Приватизация по-российски
Шрифт:
Помню, по поводу этого доклада я даже писал Черномырдину письмо, которое кончалось следующим образом:
“Объективный анализ текста проекта доклада показывает, что специалист, подготовивший его окончательный вариант, рассматривает приватизацию как досадную помеху на пути развития российской экономики. В любом случае он должен быть отстранен от подобной работы впредь”.
Конечно, раздрай, царивший в правительстве, не внушал оптимизма участникам рынка, и они все более кисло смотрели на перспективы приватизации в России. Обиднее всего было то, что в случае полного развала рынка никому не возможно было бы доказать, что приватизация не состоялась потому, что ее не дали сделать. Нас бы и обвинили.
На самом деле ситуация у нас была абсолютно драматическая. Я помню, собрал всех своих, и это был один из самых тяжелых наших разговоров. Все раскалены. Отношения сложные. У каждого свои огрехи, и все друг друга начинают обвинять. Кто-то кому-то не успевает что-то сделать. У Мостового завал с планами приватизации, Дима Васильев не поспевает с нормативными документами. И самое главное, что все уже порядком истощены изматывающей работой и бесконечными нападками со всех сторон. Народ просто впал в истерику. А это самое последнее дело, когда люди прижаты к стене и начинают искать виновных, вместо того чтобы выходить на какой-то конструктив.
Это был один из самых тяжелых дней в моей приватизационной жизни.
Психологический кризис команды удалось преодолеть с большим трудом. Составили план действий. Определили задачу: поражение развернуть в атаку. Одним из элементов ее стало письмо Ельцину и Черномырдину от 4 февраля. В нем я изложил причины кризиса приватизационных чеков. Заявил без обиняков: для предотвращения кризиса правительственной политики приватизации она должна перестать рассматриваться как личное дело Госкомимущества. Как и в августе 1992 года, она должна быть ясно заявлена как важнейшая политическая и экономическая задача правительства и президента. Я посоветовал президенту и председателю правительства сделать однозначные политические заявления в поддержку приватизации, а членам правительства прекратить любые выступления в средствах массовой информации с осуждением правительственных решений по приватизации; предложил также резко сократить и пересмотреть ранее принятые решения по запрету на приватизацию; главам администрации совместно с Госкомимуществом в жесткой форме поручить организацию массовых конвейеров чековых аукционов.
С этим письмом я пошел к президенту. Вообще доступ к президенту у меня был свободный, но я старался им не злоупотреблять. Встречался с Ельциным где-то раз в три недели. Тогда, в феврале, и у президента ситуация была очень сложная. Висела угроза импичмента, приближался референдум. В эти дни у меня часто тянулась рука, позвонить ему, но останавливал себя: нет, нельзя, ему там пожарче будет. Однако когда кризис чеков стал реальной угрозой, решил, что больше тянуть нельзя.
Но уж если идти, то идти надо было с готовым решением. В этой ситуации важно было не с чем входишь, а с чем выходишь. Я принес президенту письмо. Изложил ситуацию. Он понял. Задал вопрос: что делать? Я к нему был готов. Говорю: я положу вам на стол, 10—15 поручений. Персональных. Лично каждому министру. Ельцин дал добро, я помчался, и тут же мы с Мостовым сели писать все это.
Поручения готовили очень жесткие, не типовым языком написанные (“Прошу рассмотреть и доложить”), а такие... от души. Чтобы не думалось, выполнять или погодить. Это очень сильная штука. Как только документы были готовы, немедленно отнесли их президенту. Команда сработала. Краха рынка приватизационных чеков и всей приватизации на этот раз удалось избежать.
Однако принципиально ничего не изменилось.
После коротенького, дней на 10, затишья, вызванного гневными распоряжениями президента, атаки на приватизацию и Госкомимущество возобновились с новой силой. Вот нашел у себя в компьютере документ под названием “Атака”. Датирован он 31-м марта 1993 года. Он дает некоторое представление
Направление главных ударов против ГКИ.
1. Принципиальное перераспределение функций между ГКИ и отраслевыми министерствами. Инструмент — альтернативный указ о госсобственности. (Хижа Г.С.)
2. Серия частных ударов: комиссия по проверке исполнительской дисциплины Госкомимущества.
3. Атакующие министерства:
а. Минтранс (организовано Хижой, будет поддержано Черномырдиным),
б. Минтопэнерго — в резерве, может быть подключено в любой момент. (Прямой выход на Черномырдина.)
4. Новый союзник атакующих — РФФИ. 5. Крупный удар по линии ВС — постановление об отставке Чубайса, с требованием приостановить (замедлить?) приватизацию.
5а. Разведка боем — решение по приостановке чековых аукционов в Челябинской области.
К концу апреля мы с Борисом Федоровым (на него тоже удары сыпались со всех сторон) не выдержали: проводить приватизацию и либеральные рыночные, реформы вообще становилось нестерпимо тяжело. Консервативно настроенное крыло правительства давило на нас со страшной силой, стараясь парализовать любое наше движение. Налицо был самый настоящий кризис правительства. В этой ситуации мы написали Ельцину письмо, в котором постарались обрисовать реальный расклад сил в кабинете министров. Вот каким он был тогда (цитирую по документу):
“...Идет тяжелая внутриправительственная борьба. Сначала в полускрытой, а теперь уже и в явной форме. Почти на каждом заседании консервативная группа отраслевых министров и заместителей Председателя Правительства в жесткой форме требует “восстановления управляемости”, т. е. возврата к прямому управлению народным хозяйством, наращивания объемов льготного кредитования сельского хозяйства, оборонных отраслей, резкого замедления приватизации, передачи прав управления имуществом от ГКИ отраслевым министерствам. Надо сказать прямо, что эти требования не встречают никаких возражений со стороны Председателя Правительства, на что и опирается консервативная группа. Только чрезвычайными усилиями реформаторского крыла удается сдержать этот натиск. Однако баланс сил все больше смещается в сторону консервативного крыла. Уже не хватает сил уследить за всеми разрушительными по отношению к реформе замыслами и действиями наших оппонентов, “выловить” и устранить из проектов решений правительства открыто антирыночные статьи.
В таких условиях все наши усилия идут не на реальную работу, а на преодоление внутриправительственного сопротивления. Все это делает реальную работу почти безрезультатной. Мы превращаемся в ширму, за которой идет развернутая подготовка к смене курса Правительства.
Перед нами всерьез встает вопрос об уходе из Правительства.
Мы понимаем, что сделать это до референдума было бы предательством по отношению к Вам, Борис Николаевич, и поэтому считаем это недопустимым. Сейчас мы делаем все от нас зависящее для победы Президента на референдуме, в которую мы верим и на которую работаем. Но также недопустимым для нас будет играть роль “реформаторов” в антиреформенном Правительстве, если положение останется таким же и после референдума”.
И все-таки отдать это письмо перед референдумом мы не решились: слишком горячо Ельцину было тогда и без него. К сожалению, и референдум, поддержавший политику реформ, не внес существенных изменений во внутриправительственный расклад: антиреформаторское крыло продолжало атаковать нас, кажется, с еще большим остервенением.
Тогда мы с Борисом составили новый, более развернутый вариант письма. До ультиматумов не доходили. Мы знали, что президент очень опасался ситуации, в которой бы мы с Федоровым заявили: или мы . уходим из правительства, или вы делаете то-то и то-то. Тем не менее мы предложили Ельцину ряд жестких решений кадрового характера, которые были необходимы, на наш взгляд, для дальнейшего продвижения реформ.