Приватизация по-российски
Шрифт:
Или вот еще. Приходят ко мне старинные неплательщики бюджета:
— У нас долги. Вот, заплатить хотим.
— Вы не приболели, часом? — говорю.
— Да нет. Кредит брать хотим.
А вот пример ситуации нетипичной, когда необходимость бороться за мировые финансовые ресурсы заставляет добиваться стабильности не только в собственном бизнесе, но и в стране в целом. Во время весеннего правительственного кризиса, когда шло утверждение нового премьер-министра в Государственной Думе, встречаю Гусинского.
— Что же ты, — говорю, — делаешь! Завалили-таки Кириенко во втором чтении совместными
— Да, — говорит, — надо было показать, что не один Чубайс тут всем заправляет, а мы тоже чего-то стоим.
— Ладно, показали. Но в третьем-то чтении?
— Что же я сумасшедший? — возбуждается собеседник. — У меня через два месяца акции должны проходить котировку на нью-йоркской фондовой бирже. Для меня это вопрос жизни и смерти, дело серьёзное, а тут вы со своим Кириенко. Ясно, что проголосуют “за”.
Все эти истории очень разные, но мораль — одна: если бизнес проявляет стремление к стабильности, ясности и прозрачности, значит, у этого бизнеса уже появился собственник, заинтересованный в крупномасштабных инвестициях, в работе на перспективу. Так происходит формирование эффективного собственника. И происходит оно благодаря тому, что в систему приватизации изначально был вмонтирован очень важный механизм: право на перепродажу акций.
А то, что 51 процент трудовым коллективам слишком много было, ерунда все это. Все равно через три, пять, шесть лет ситуация изменится. Все равно этот 51 процент будет раскупаться, переформировываться, перекраиваться, пока не окажется в руках реального собственника. Сейчас процесс даже можно не подгонять. Все равно “Балтика” будет развиваться. Все равно “Электросила” потянется вслед за “Балтикой” и подобными ей по тому же пути: независимый аудит, независимый депозитарий и т.д. и т.п.
Единственное, чего не хватает пока этому процессу, — притока финансовых ресурсов. Чтобы таких “Балтик” было тысячи и чтобы вставали они на ноги как можно быстрее, России нужно миллиардов 300 долларов свободных финансовых ресурсов. К сожалению, внутри страны сейчас этих денег нет. Но они есть в мире. Тем не менее в Россию вкладываются крохи. Объем иностранных инвестиций — 3—4 миллиарда в год, а должно быть 80—100 миллиардов.
К осени 1997 года, к октябрю, ситуация почти сдвинулась с мертвой точки и в России стали складываться предпосылки для выгодного вложения иностранных инвестиций. Процентные ставки снизились до 22—23 процентов, замедлилась инфляция. В какой-то момент мы дошли до ситуации, когда вложения в короткие эффективные производственные проекты оказались более выгодны, чем в финансовые спекулятивные инструменты: валюту и государственные ценные бумаги. Десятки банков и промышленных предприятий пошли на европейский рынок за крупнейшими финансовыми кредитами и получили их... И тут “азиатский кризис”.
Он, конечно, нам все остановил. Будущее как бы показалось немножко и спряталось тут же. Причем спряталось так, что многих очень сильно тряхануло. На грани банкротства оказался целый ряд банков и финансовых структур. И все-таки... Все-таки уже понятно, что дорожка к заветной двери — вот она, есть. И дверь эта открыта. И куда идти — известно. Значит, надо идти.
БЕЗЗАЩИТНЫЙ АКЦИОНЕР — ЕЩЕ НЕ СОБСТВЕННИК
Очень важный момент, на котором хочу остановиться особо, — защита собственника. Не будет у нас никакого эффективного хозяина до тех пор, пока самый мелкий акционер не прочувствует, что права на собственность священны и неприкосновенны.
Действительно, какой интерес инвестировать в развитие собственности, если ты не уверен в том, что ее, эту собственность, у тебя не отнимут завтра-послезавтра, а самого не вычеркнут
Защита акционера — проблема сложнейшая, потому что, с одной стороны, это проблема законодательства, а с другой — проблема культуры, проблема того, что в головах у людей. У нас ведь как нередко воспитывают с самых пеленок? Взял чужое — “малыш пошутил”. Стянул, что плохо лежит — “хозяйственный юноша”. Грани между преступлением и нормальным поведением весьма размыты и очень условны. Это прослеживается даже в лексиконе. Попробуйте перевести на английский: “взял, что плохо лежит”. Точный смысл этих слов придется растолковывать долго. Подобного рода фразеологические обороты в английской культуре просто немыслимы.
И вот что с этим делать? Я не знаю. Это — не вопросы экономической политики, это — сфера культуры. Пока умение взять, что плохо лежит, будет считаться своеобразной разновидностью гражданской доблести, всевозможные попытки ловкого “ненасильственного отъема” чужих акций не будут восприниматься широким общественным мнением как преступление, достойное осуждения. Возможно, потребуется не одно десятилетие, чтобы изменить базовые представления в головах у людей.
Не менее сложная задача — создание нормативной, юридической базы для защиты прав собственности. Но тут-то мы хорошо представляем, куда следует двигаться, и за минувшие шесть лет путь в этом направлении пройден гигантский.
Главное достижение, я полагаю, — создание и укрепление института арбитражного суда. За эти годы его роль значительно выросла. Подписывая всевозможные сложные документы по поводу собственности, я сам себя не раз ловил на мысли: “Слава Богу, что есть еще кто-то, за кем будет окончательное решение...” Если я буду не прав, суд возьмет мои бумаги, скажет: “Неправильно. Отменить”. Значит, так тому и быть. А если уж арбитраж сочтет мои действия правильными, значит, все, до свидания, отцепитесь от меня все.
Сколько нас “долбали” за залоговые аукционы! Действительно, непростая, противоречивая вещь. Но почему они устояли? А потому, что решение практически каждого аукциона прошло всю цепочку арбитража — от районного до высшего, и ни одно из них не было признано незаконным.
Но не только арбитраж укрепился за эти годы. Было разработано сложнейшее законодательство, включающее тома и тома документов по регулированию рынка, ценных бумаг. Были созданы такие важнейшие институты фондового рынка, как независимые депозитарии и реестродержатели, — очень важный шаг, ведь информация о собственности и есть сама собственность. Одним словом, с точки зрения создания нормативно-правовой базы для защиты частной собственности было сделано много.
Об эффективности этих мер можно судить даже по тому, как менялся характер нарушений прав акционеров в течение всех этих лет. Какими были типичные нарушения в первые годы? Акционеров попросту вычеркивали из реестров. Классический пример, потрясший всю мировую общественность, — Красноярский алюминиевый: директор выбросил из реестра крупнейшего акционера.
На самом деле в 1993—1994 годах подобных случаев было множество: директора продолжали вести себя как абсолютные хозяева предприятий, запросто выбрасывая из реестра неугодных акционеров, а правовых защитных механизмов выработано еще не было. И оставался наш акционер один на один с произволом. Сначала он жаловался в местный комитет имущества, потом главе администрации, потом министру, потом в правительство и в конце концов доходил до составления слезных воззваний: “Обращаюсь ко всем людям доброй воли! Прошу вернуть мне мои пять процентов акций кроватной фабрики, беззаконно у меня изъятых”. Но все плачи про беззаконие оставались пустым звуком до тех пор, пока не была наконец выстроена нормативная база по регулированию рынка ценных бумаг.