Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
Наконец, мне удалось встать, но Оля, обняв меня за спину, притянула к себе, и поволокла, да, да - поволокла к алькову. Эта почти невесомая школьница-дюймовочка волокла мастера спорта по штанге 'у койку'.
– Оля, - наконец не выдержал я, - а как же Моня? Что мы ему-то скажем?
– А мы ему ничего говорить не будем, не обязаны!
– Оля настойчиво с каким-то нечеловеческим упорством продолжала тащить меня, и когда я упёрся сильнее, укоризненно посмотрела на меня снизу своими голубыми озёрами и прошептала:
– Теперь ты ещё скажешь, что и ты тоже импотент!
– Ну,
– и дал увести себя в альков.
Оля оказалась не по росту страстной - Моня был прав. У неё не было ни начала, ни середины, процесса, у неё всю дорогу был один конец. И никакого контроля за поведением в постели: свою ладонь я постоянно прижимал к её губам, иначе бабка-'коммунистка' давно была бы рядом и замучила бы нас своими советами. Благо дверь в комнату мы так и не заперли.
Мы спонтанно засыпали, просыпались, вставали, выпивали вина, разбавленного водой, ложились снова, и я опять прижимал ладонь к её губам. Когда руки были заняты, я зажимал её губы своими и не позволял ей беспокоить соседей.
Утром я, мотаясь как тень, поднялся и попросил разрешения выйти на улицу - позвонить в Курск. Телефона в квартире Оли не было.
– Что Моне-то скажем?
– успел я всё-таки спросить Олю, выходя из дверей.
– Ты уехал в Курск вчера вечером, а я пошла в гости к тёте, я постоянно хожу к ней - в ответе Оли чувствовался опыт, - сюда он не посмеет прийти, а на моей работе ответят, что меня нет. А тётин телефон он не знает. Успокойся, не съест тебя Моня - что за мужики пугливые пошли!
Я с почты позвонил домой Медведеву, потом на работу Тамаре Фёдоровне. Она ждала меня утром и беспокоилась. Легенда была для всех одинакова - не сумел достать билетов, но сегодня вечером выеду обязательно.
Когда я вернулся к Оле, она уже встала, сварила кофе и поджарила яичницу - яйца взяла в долг у 'коммунистки'. У Оли не было даже холодильника.
– Бабке сказала, что выхожу за тебя замуж, - похохатывая с сигаретой в зубах, обрадовала меня Оля, - и ты скоро переедешь жить ко мне. Чтобы не возникала, если ты будешь приходить!
– Оля, это же надувательство, а если придёт Моня?
– недоумевал я.
– А бабка знает, что Моня мой любовник. А что, нельзя иметь и мужа и любовника?
– опять, надув губки, возмутилась Оля.
– Ну и баба, - подумал я, - такого экземпляра я ещё не встречал! Да это же богема - гуляет, встречается с мужиками, поёт, играет на гитаре, работает в театре, ходит куда и когда хочет: Живёт как на облаке. Реальная жизнь её не касается, она её не хочет и замечать. И внешность инфантильная - школьница седьмого класса и то старше выглядит! Мужа и любовника ей подавай!
– рассуждал я сам с собой.
А самого меня начала точить мысль, и от неё я не мог избавиться - а что, если мне действительно жениться на ней? Она очень молода, простодушна, умна, страстней женщины я ещё не встречал; терять мне нечего, а получить, кроме молодой жены, разумеется, я могу мечту жизни - Москву! Кто может этому помешать? Один Моня - решил я, ссориться с ним я ни за что не буду.
День мы с Олей провели, как и вчерашний вечер. Да, здоровье с этой дюймовочкой нужно иметь
– Видишь ли, после тебя мне никого не хватит! Так что, ты развратил меня, и теперь не имеешь права бросать!
Я уехал в Курск в глубокой задумчивости:
Жених-самоубийца
Понятно, чтобы жениться на Оле, в Москве препятствием был Моня. Ну, а в Курске - Тамара Фёдоровна. От Тамары Ивановны улизнуть было намного проще - не впервой!
Через неделю - я снова в Москве. Для 'понту' я реанимировал хоздоговорную тему с предприятием Элика, где соисполнителем включил ИМАШ, а конкретно - Моню. Элик был заинтересован в теме, так как она совпадала с финансируемым направлением на его предприятии. Моня готовил практическую апробацию для своей докторской диссертации, которую он уже начал писать. А я получал формальную причину ездить в Москву, когда только заблагорассудится.
Я с опаской ждал встречи с Моней - вдруг Оля проболталась! Но Моня встретил меня восторженно:
– Знаешь, Оля всю неделю только о тебе и говорила. Ты и умный, и красивый, и галантный! Постоянно рисует тебя 'по памяти' - и Моня вынул из своего ящика рисунок карандашом на листке обычной писчей бумаги. Если бы я не знал, что это рисунок, я бы решил, что передо мной фотография. Это был творческий метод Оли - она в точности передавала каждую чёрточку на лице, каждую складку на одежде. При этом выдерживала все полутоны - чёрно-белая фотография, одним словом. Конечно же, на этом рисунке я был изображён очень выгодно - на лице было философское выражение человека, уставшего делать добро людям. Причём, на лице совершенно трезвом, чего, собственно, память Оли зафиксировать не могла бы - тут нужно было приложить воображение!
– Я бы сказал, что Оля влюбилась в тебя!
– вдохновенно продолжал Моня, внимательно наблюдая за моей реакцией.
– Ну, хорошо, она влюбилась в меня, не она первая, не она последняя!
– тоном усталого от успехов ловеласа отвечал я ему, - ну и что с этого? Это же твоя баба, да она и не в моём вкусе. Мне нужна 'фемина', а это - то ли школьник, то ли школьница, да ещё и с сигаретой в зубах. Моня, а ей действительно двадцать один год, не связался ли ты с несовершеннолетней малолеткой?
– поинтересовался я, опасаясь за Моню, а тайно - и за себя.
– Успокойся, я её паспорт видел!
– ответил Моня, и вывел меня в коридор для какого-то секретного разговора.
– Слушай, у меня к тебе предложение, только не отвечай мне сразу 'нет', не подумав. Женился бы ты на Оле - и, видя, что брови у меня поднялись выше физиологического предела, быстро добавил, - фиктивно, разумеется, фиктивно! Ты прописался бы у неё - жилплощадь позволяет, и устроился бы на работу в Москве. Хватит тебе шастать по провинциям, заверши свой ход конём! А потом найдёшь себе другую жену, женишься хотя бы на своей Тамаре Фёдоровне. Или будешь 'липовым' женатиком, чтобы никто из твоих будущих баб претензий не предъявлял - это же мечта ловеласа!