Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
Сказано - сделано. Мы вышли на улицу Троцкого, пардон, Дзержинского и Володя, не глядя по сторонам, стал посреди дороги, подняв руку. С визгом тормозов остановилась какая-то служебная чёрная 'Волга'. Водитель, разглядев лицо инструктора, живо открыл двери и пригласил нас сесть. Он что-то лакейски плёл инструктору, а тот только важно произнёс: 'Ресторан 'Октябрьский'!'.
Минут через пять подъехали, выскочивший водитель резво отворил нам двери, и мы вошли в ресторан. Зал был почти пуст, время - позднее. Молоденькая вялая официантка неохотно подошла к нам и подала меню.
– Шампанского - десять бутылок!
– приказал
– Шампанского нет!
– устало произнесла официантка.
Володя внимательно посмотрел на неё и, тоном, не терпящим возражений, приказал:
– Девочка, позови кого-нибудь из старших, мэтра, кого-нибудь посерьёзнее, в общем!
А к столу уже неслась, переваливаясь, как утка, толстая женщина-директор ресторана.
– Какими судьбами, Владимир Никитич, а мы уже решили, что вы забыли нас!
– гостеприимно улыбалась толстуха, - что кушать будете?
– спросила она.
– Шампанского - десять бутылок!
– повторил свой приказ Володя.
– Шампанского - быстрее!
– бросила директор, стоявшей поодаль официантке с раскрытым от удивления ртом, и та умчалась.
Вскоре она принесла первые пять бутылок. Я с грустью рассказал Володе, как в прошлое посещение 'Октябрьского' я случайно разбил витраж на потолке пробкой от шампанского. И что нас всех чуть ни выгнали из ресторана как хулиганов.
Володя, выслушав меня, взвинтился.
– Гады, жулики! Бей им витражи, открывай бутылки и бей - я отвечаю!
– возбуждённо кричал Володя, и сам открывал бутылки, направлял их пробкой в витражи. И я старался тоже, но у нас ничего не получалось. То пробки попадали в переплёт витража, то не долетали, то хлопались в стекло недостаточно сильно. Потом я понял, что нам подавали охлаждённое шампанское для начальства, а пробки из такого 'стреляют' не так сильно, как из тёплого - которое для 'народа'.
Все десять бутылок бесполезно были открыты. Посетители с интересом наблюдали за нами; официантка же безразлично смотрела на происходящее.
– Не везёт!
– констатировал Володя, и, вспомнив поговорку: 'Не повезёт - и на родной сестре триппер схватишь!' - захохотал.
Мы с трудом выпили 'из горла' по бутылке шампанского и, шатаясь, вышли не расплачиваясь. Володя остановил какую-то машину, водитель которой, сняв шапку, поклоном приветствовал Володю.
– Отвезёшь его домой!
– приказал инструктор, - а если что, поможешь дойти до дверей квартиры.
Я стал прощаться с Володей. Целуясь со мной, он внимательно посмотрел мне в лицо и спросил:
– Слушай, я тебя часто вижу по утрам в Обкоме Партии на первом этаже. Ты что там делаешь?
– Сказать честно?
– спросил я.
– Как на духу!
– серьёзно приказал Володя.
– В доме, где я живу с моей бабой, нет удобств, и мне приходится ходить 'на двор' в буквальном смысле слова - там находится сортир с выгребной ямой. Но сейчас зима, и там над очком от большого числа посетителей выросла такая ледяная гора, что без альпинистского снаряжения забраться наверх невозможно. Беременные женщины и дети очень недовольны! А я, помня о заботе Партии, бегаю 'на двор' в её Обком. Там очень чистенько, да он и от дома не дальше, чем наш сортир.
– Это что, правда?
– спросил изумлённый Володя.
– Век сортира не видать, - укусив ноготь, поклялся я, - но, конечно же, сортира приличного, к примеру,
Мы ещё раз чмокнулись, я сел в машину, и повезли меня, как барина, домой. Водитель слышал наш разговор, и всю дорогу повторял с непонятной улыбкой:
– Вход в сортир только для альпинистов! Юмор!
Водитель, исполняя приказ Володи, решил всё-таки проводить меня до двери квартиры. Было очень скользко, и он боялся, что я упаду. Путь шёл мимо нашего 'альпийского' сортира. Водитель глянул на ледяную, вернее, дерьмовую гору над очком, которая не позволяла даже прикрыть дверь, и ужаснулся.
– Юмор!
– только и произнёс он.
Видя, что я остановился не у двери, а у окна в полуподвал, водитель, уже не удивляясь ничему, спокойно спросил:
– В окно, чай, будешь лезть?
– В окно, милый, в окно! Такова моя спортивная жизнь! Ты знаешь, как будет по-абхазски 'такова спортивная жизнь'?
– Нет, - простодушно признался водитель.
– Запомни: 'Абриёбшь аспорт абстазара!'
– 'Абриёбшь!' - как во сне повторил водитель и, проснувшись, добавил своё неизменное, - юмор!
Ревность
Помня совет ректора сообщать ему о моих 'выходках', я вскоре после ухода из дома зашёл к нему и стал витиевато подводить базу под разговор о новой квартире.
– Всё знаю!
– перебил меня ректор, - мы живём в маленьком городе и работаем тоже не в МГУ. А потом этого и следовало ожидать: типично вузовская история. Преподаватель защищает докторскую, становится профессором - вот и подавай ему новую жену. Обычно женятся на красавицах намного моложе себя - вы что-то здесь сплоховали, Тамара Фёдоровна - ваша ровесница. Если честно, я ожидал, что вы уйдёте к этой студентке, с которой встречались. А потом попросите новую квартиру - я угадал, вы за этим сюда пришли?
– раздражённо спросил ректор.
– Но дать вам новую квартиру институт не может - не положено - и вы будете искать работу в другом городе.
Видя, что я замотал головой, ректор устало продолжил:
– И не пробуйте меня разубедить! Я значительно старше вас и вузовскую жизнь знаю наизусть. Новоиспечённый пожилой профессор женится на молодой, переезжает в другой город, получает квартиру, но в нагрузку получает инфаркт, а может и инсульт - кто как. Инвалидом он долго не живёт и оставляет молодой жене хорошую квартиру. Отличие вашего случая только в том, что вы сами молоды, а ваша избранница не юна. Интеллектом, что ли взяла?
– заинтересовался ректор. Попытаюсь 'выбить' однокомнатную квартиру, но не для вас, а для неё. Давать вам квартиру вторично - это криминал. А ей - можно, уж больно условия проживания у неё плохие!
– успокоил меня ректор.
Меня поразила осведомлённость ректора обо всех сотрудниках института. Я же часто забывал имена и отчества даже преподавателей нашей маленькой кафедры.
– Нет, не бывать мне ректором, - подумал я, - и не надо! Не надо мне ваших почестей, не надо и ваших оплеух!
– как говорил Шолом-Алейхем - мудрый еврейский писатель.
Моя личная жизнь, оказывается, живо обсуждалась не только среди преподавателей КПИ, но и в гораздо более широком круге лиц. Как-то еду в поезде в Москву, а со мной в купе какой-то начальник с Аккумуляторного завода. В лицо знаком, наверное, встречались на каком-нибудь городском 'активе'.