Привет эпохе
Шрифт:
Эта процедура повторялась в последствии ежедневно и неукоснительно. Выезжая из так называемой «черной зоне» мы на КПП «Иванково», что в десяти километров от АЭС, переодевались в свое цивильное и возвращались в Киев. Но как-то раз, на выезде из Чернобыля, нас остановил патруль и велел следовать в санитарный пункт. Там у нас с Николаем забрали дозиметры, часа два с половиной что-то там проверяли. Потом сообщили, что был недавно очередной выброс, но нам повезло, дозу мы схватили пустяковую. Сделали соответствующую запись в «Карточке доз радиоактивного облучения», вручили по бутылке красного вина и посоветовали по прибытии в Киев немедленно принять горячий душ, так как на санпункте горячей воды сегодня нет, как, собственно, не было вчера и не предвидется завтра. Мой неизменный сопровождающий Николай пытался по поводу экстремального случая разжиться спиртяшкой
Через КПП мы промчались с ветерком, единодушно решив, что с профилактикой затягивать нельзя, а зэковскую робу можно и дома скинуть. Коля оставил меня возле гостиницы и я направился к освещенному подъезду, где, несмотря на поздний уже час, дежурил неизменный швейцар в расшитой золотыми галунами ливрее. Он преградил мне дорогу и потребовал: «Пропуск». Я показал ему целлофановый пакет с одеждой и стал объяснять, что все мои документы, в том числе и визитная карточка гостиницы «Центральная», находятся внутри, но швейцар был непреклонен и твердил одно-единственное «Пропуск».
– Да я уже двенадцать Дей как здесь живу.
– Знаю, – подтвердил швейцар, – в 312-м номере.
– Ну так?..
– Пропуск.
– Ты же видишь, я из Чернобыля приехал, мне в душ побыстрее надо.
– Вижу, что из Чернобыля, в таких шматах только из Чернобыля приезжают. Пропуск.
– Ну, хорошо, отец, дай мне тогда бритвочку какую-нибудь или нож, там, перочинный, а то как же я пакет открою, – попросил я его.
– Не имею права пост покидать, – оставался неумолимым швейцар.
Поняв всю тщетность своих попыток, я вцепился зубами в целлофановый край пакета и стал терзать его. Кое-как надорвав край, я извлек из кармана куртки гостиничный пропуск и протянул его швейцару. Он изучал его так долго, словно видел впервые. Потом вернул мне и сделал широкий приглашающий жест. И тут я схватил его крепко-накрепко, прижал и зашептал в самое ухо: «А вот теперь за безупречную службу я подарю тебе наш чернобыльский поцелуй, чтобы и тебе, бюрократ проклятый от моей дозы тоже перепало». Он рвался из моих рук птицей, попавшей в силки, но я не ослаблял усилий, стараясь смотреть ему прямо в глаза, и выпустив только тогда, когда насладился всласть его животным страхом.
Моя чернобыльская командировка затянулась до сентября, Я мотался с солдатами на эвакуацию жителей пораженных радиацией сел, довелось мне побывать в опустевшем и омертвевшем городе Припять, на искореженном пожаром и разрушениями Четвертом энергоблоке, да и многое другое пережить во время той командировки. Я не очень-то охотно о ней вспоминаю, но вот иезуита-швейцара почему-то запомнил.
ЗАРАЗНЫЙ КЕФИР
Чернобыльская командировка завершилась для меня больничной палатой. Здесь, в госпитале, познакомился я с легендарным командиром пожарных, тушивших в то страшное утро 26 апреля 1986 года огонь на крыше Четвертого энергоблока, Героем Советского Союза Леонидом Телятниковым. Как Леня выжил при такой невероятной дозе облучения, не понимали даже врачи. Не понимали и оттого, еще больше радовались, что сумели спасти жизнь этого удивительно мужественного человека. Человека немногословного, но очень доброго, Леню все очень любили, навещали его часто и всякий раз друзья извинялись, что пришли в палату с пустыми руками. Врачи строго следили, чтобы никаких продуктов в отделение, где лежали чернобыльцы, не приносили – питание было строго ограничено специально разработанным рационом.
Но как-то раз один из друзей Телятникова все же умудрился пронести с собой бутылку водки. Дождавшись «тихого часа», мы с Леней выскользнули из палаты и направились было в больничный парк. Но по дороге вспомнили, что закуски-то у нас с собой никакой нет, а на ослабевший организм поллитровка может подействовать, ну скажем, неадекватно. Я вызвался «чего-нибудь сообразить». Больница была огромная, отделений множество и я отправился в свой вороватый поиск. Забрел, должно быть, в какое-то желудочное отделение – когда украдкой открыл холодильник, то обнаружил там одни только молочные продукты. Особенно много было кефира. Бутылки просто в штабеля выстроились. Успокоив свою совесть тем, что от
– Как вам не стыдно. Мы вас лечим, стараемся, ночей не спим, государство валюту на иностранные лекарства выделяет, а вы! А вы!..
Он был возмущен до предела, голос его срывался, по лицу шли красные пятна.
– Да что мы-то? Что мы плохого сделали? – попытались мы с Леней перейти в атаку.
– Они еще спрашивают? – окончательно возмутился доктор, взглядом призывая в свидетельницы медсестру. Они не понимают, что он плохого сделали. Вы же кефир пьете! – уже не закричал, а завопил доктор.
Мы поняли всю тяжесть свершенного нами против себя преступления – все, без исключения, молочные продукты, как содержащие белые тельца, в процессе лечения нам были запрещены категорическим.
ВЕРНЫЙ, КАК СОБАКА
Когда мы с Руфатом Рискиевым познакомились, было нам лет по десять и
Бегали мы на занятия боксом в ташкентский Дворец пионеров. Для ташкентских мальчишек это было совершенно особое место. Я, вроде, и пацанов-то таких не знал, кто не побывал бы в этой секции бокса и не прошел уроки у тренера Джаксона.
Вот уж был поистине легендарный человек. Его полное имя Сидней Луи Джаксон, но мы, мальчишки, звали его на русский манер Сиднеем Львовичем, а то и Сергеем Львовичем. Его необычную биографию пересказывали с самыми фантастическим подробностями. А в 1963 году вышел роман писателя Георгия Свиридова «Джексон остается в России» и вот, прочитав эту книгу, мы узнали подробности.
Сидней Джаксон родился в Нью-Йорке, с юных лет занимался боксом и в довольно молодом возрасте стал чемпионом США. В одном из боев получил серьезную травму руки и врачи категорично заявили, что полгода ни о каком боксе и думать нельзя. В этот самый момент к нему обратился некий бизнесмен с предложением поехать в Россию. Он собирался торговать там мясным и консервами в обмен на пушнину пи полагал, что такой секретарь и телохранитель, как чемпион Америки по боксу, ему в далекой и загадочной России не повредит. Сидней согласился и они приехали в Архангельск.
С самого начала торговля у незадачливого бизнесмена не заладилась. Охотники-промысловики на мясные американские консервы смотрели с брезгливостью и покупать их, а тем паче обменивать на пушнину не хотели. А потом началась Первая мировая война, бизнесмен темной ноченькой собрал свои манатки и попросту бежал, бросив своего телохранителя без единого цента в чужой стране. Время было тревожное и смутное, ответ на письмо, отправленное в американское посольство, пришел только через три месяца. Американские власти рекомендовали своему гражданину добираться домой кружным путем, через Китай. Где-то через год Джаксон добрался лишь до Ташкента – без денег, в лохмотьях. Нужно было зарабатывать на дальнейшую дорогу, он утроился в портняжную мастерскую, поселился на квартире у пожилого узбека, который, сочувствуя своему бедолаге-квартиранту, приносил по вечерам лепешку и горстку плова. Сидней прижился в Ташкенте, когда немного поправились его дела, открыл первую в Средней Азии секцию бокса, первым в регионе получил звание заслуженного тренера СССР, воспитав целую плеяду чемпионов. И каждый из нас, отправляясь во Дворец пионеров, мысленно видел себя на спортивном олимпе.