Привет, картошка!
Шрифт:
— Во напуганные. Чему вас только учат. Смелей!
— Туфли снимать? — спросила Оленька Петрушина.
— Садись так, — разрешил шофер, подставляя спину.
— Ой, я только зонтик возьму.
Сережа перегнулся через сиденье и подал девочке зонтик. Оленька повисла на плечах у этого сильного человека и поплыла над водой. В салоне автобуса все притихли. Было слышно, как загребает шофер воду сапогами, шагая с пассажиркой на плечах.
— Вы только, если трудно будет, бросьте меня, я сама. Это ничего, я не боюсь холодной воды, —
— Держись крепче, морковка.
— Петрушка, — захохотал Валера Куманин и объяснил всем: — Петрушина же. Петрушка.
Шофер выбрался на бугорок с поникшими будыльями травы, бережно опустил девочку и, пошарив в карманах, вытащил сигареты и спички. Оленька Петрушина раскрыла зонт и подняла его над шофером, чтобы он мог прикурить.
— Так ему носить нас не переносить, — в полной тишине сказал Толя Кузнецов.
— Сам завез в лужу, сам пусть и носит, — сказал Сережа.
— На дураках всегда верхом ездят, — захихикал Валера. — Сила есть — ума не надо. Ум у таких людей ку-ку! Кукарекнулся в воду — и буль-буль. Утоп, граждане.
Толя Кузнецов сидел на сиденье, расположенном впереди Сережи и Валеры. Он обернулся, посмотрел на обоих с нескрываемой неприязнью, даже злостью. Отец у Толи работал шофером, правда, в другом городе, у него давно была новая семья, но сейчас это не имело значения.
— «Сам завез», — повторил он слова Сережи. — Что ж мы, на него теперь всем классом сядем верхом и поедем?
— Да, — весело ответил Валера.
— Подожди, — положил Сережа руку на плечо Валеры. Его поразили суженные щелочки глаз Толи Кузнецова, заполненные сверкающей злостью. — А что ты предлагаешь?
— Помочь.
— Вот и помоги.
— Я про это и говорю.
Толя Кузнецов появился в дверях автобуса с кедами, переброшенными на шнурках через плечо, в брюках, закатанных выше колен. Шофер повернулся вполоборота к нему, собираясь подставить спину, но Толя не собирался беспомощно болтаться на широких плечах шофера, как девчонки.
— Я сам, я сам, — предупредил он и спрыгнул в воду.
— Кузнецов, я запрещаю разуваться, — спохватилась Зоя Павловна..
— Зоя Павловна, я уже в воде стою.
— Но всем остальным я запрещаю.
Но и остальные начали прыгать с веселыми выкриками в воду, пока учительница не поймала за рубашку Игоря Смирнова.
— Меня Мишка отвезет, — отбивался Игорь. — Мишка уже в воде. Он же простудится.
Чуб у Смирнова, как всегда, стоял хохолком, а в глазах было обычное удивление. Не дают человеку самостоятельно шагу ступить, хватают за рубашку, ну что это в самом деле?
Мишка Зуев терпеливо ждал дружка в воде. Зое Павловне ничего не оставалось, как отпустить Смирнова.
Сереже лезть в воду не хотелось. И ехать верхом тоже было неловко. Он решил остаться в автобусе, пока приедет трактор; достал книжку, которую захватил с собой, и отгородился от ребят и от учительницы страницами сочинения Гракха Бабёфа, который был
— Арлекино, Арлекино! Есть одна награда — смех! — пел Смирнов, размахивая руками.
На середине лужи Мишка Зуев остановился и предложил:
— А теперь ты меня. Вот будет смеху.
— Ладно! — обрадовался Игорь. — Арлекино! Арлекино! Только ты мне засучи штаны.
Накрапывал дождь, бурлила вода в грязной луже, плыли по ней маслянные пятна, а друзья хохотали, предвкушая, как удивятся все, когда Игорь слезет в воду, а Мишка заберется на него с мокрыми ногами и поедет.
— Ребята, ребята! — закричала им Зоя Павловна. — Какой же смысл? Зуев, Смирнов, какой же смысл?!
Зуев забрался на дружка, и теперь он ехал и пел песню про клоуна. Зоя Павловна стояла в дверях автобуса, качала головой. Она была права. Смысла во всем этом действительно не было.
Смысла не было и в книге, которую Сережа взял с собой. Он помнил по истории, что были в Древнем Риме братья Гракхи, народные трибуны. А этот Гракх оказался французом. При невнимательном, беглом просмотре Сережа не успел ничего толком понять. Какие-то письма, какие-то «Проекты петиций по вопросу о налогах», «Ответы обвинителям». Сережа закрыл книгу и положил ее на колени.
Валера тоже решил остаться. Он подложил под голову рюкзак и разлегся на заднем сиденье, как у себя дома на диванчике.
— Куманин, убери ноги с сиденья, — строго сказала Зоя Павловна, судорожно глотая таблетку, которую нечем было запить.
— От головной боли? — участливо спросил Валера.
— Да, Куманин, — настороженно ответила учительница, делая глотательные движения.
— Вы слюней побольше наберите — сразу проскочит, — участливо, а на самом деле с издевкой, посоветовал Валера.
У Зои Павловны навернулись на глаза слезы. Сережа усмехнулся и посмотрел в окно. Он не любил Зою Павловну и не хотел ей сочувствовать.
Анкетирование пронеслось по школам, как ураган. На головы школьников градом сыпались вопросы. В 9 «А» приходили бородатые дяди с портфелями и тети в париках. Одни раздавали листочки, другие совали микрофоны. Первые называли себя социологами, вторые — прогнозистами.
Не миновало веяние времени и Василия Артамоновича, директора 108-й школы Коминтерновского района. Это был худой сутулый человек, очень похожий на усталую птицу. Он вошел в класс, сел за учительский стол, подслеповато клюнул носом-клювом в толстую папку и начал раздавать листочки. Анкету он составил из тридцати вопросов с таким расчетом, чтобы два самых главных затерялись.