Привет, любимая
Шрифт:
– И как? Ты ей посочувствовала?
– в глазах у Рыжего начали плясать смешинки.
– Посочувствовала ... Этому биологу ...
– До чего же ты вредная, Алька!
– восхитился Рыжий.
– Я не вредная. Я злопамятная.
Протянула над столом руку и вытерла клочок засыхающей мыльной пены с его щеки. Фу ... Небритый. Успел к ночи обзавестись щетиной.
– На грубость нарываешься?
Глаза его опасно загорелись. Давненько он так не смотрел на меня. Я уж думала - разучился. Подразнить его, что ли?
– Нарываюсь, Миш. Причем активно.
– Подожди, - усмешливо пообещал он, поглаживая мои пальцы, - вот тетя Нина заснет ...
– А она не спит?
– удивилась я.
– Только заснула. Перед твоим приходом. Тебя ждала. Пусть уснет, как следует. Я ей хорошую дозу вкатил ...
Тетя Нина была Мишкиной гордостью. Он сам удалял ей эту чертову опухоль. Сначала он должен был только ассистировать. Но буквально перед операцией профессор Золотов все переиграл. Я потом разговаривала с профессором по телефону, и он пропел моему Рыжему хвалебную песнь:
– Исключительные руки! С головой вашей тетушки больше никогда ничего не случится. Михаил Анатольевич - хирург милостью божьей! Запомните мои слова, Аля. Он сейчас довольно известен, как хирург. А в будущем - это медицинское светило.
Ну, что руки у Рыжего замечательные, я знала и без Золотова. А на счет светила в медицине - в это я поверить не могла. Никак. Все понятно: и Мишка у Золотова любимый ученик, и операция - сложнейшая, шла шесть часов. Но светило? И разве имеет право врач оперировать родственницу? Никогда не слышала о нарушении сего негласного правила. Однако именно мое рыжее сокровище умудрилось нарушить запрет. Хорошо, хоть без гадких последствий. Почему Мишка сам мне ничего не сказал? Я думала, будет делать Золотов. Только после узнала, кто оперировал... Ладно! Как бы там ни было, операция прошла блестяще. Тетя Нина пролежала в клинике еще два месяца, и Мишка выхаживал ее, как малого ребенка. В результате их взаимная привязанность только возросла. Мне пришлось научиться делать уколы, чтобы ходить за теткой. Сколько же воплей издал Мишка за время этого обучения! Естественно, по поводу моих, криво приделанных к туловищу рук.
В общем, теткино здоровье досталось нам, будь здоров как. А реабилитационный период грозил затянуться примерно на годик еще. Конечно, было тяжеловато. После первого обследования тете Нине пришлось продать Милку, зарубить всех кур и переехать к нам. Кур мы съели с большим удовольствием. А вот Милку, вернее, ее потерю, искренне жалели. Хорошая корова. И ласковая.
Чтобы не беспокоить тетю Нину перед операцией, мы вели себя, как пионеры. Она по ночам не спала. Мучилась страшными болями. Нужно было постоянно вскакивать к ней и давать сильные спазмалитики. А потом она легла в клинику, и Мишка совсем переселился туда. Вернулись они оба домой совсем недавно. Не знаю, как Мишка, а я уже немного озверела от такой жизни. Месяцами не вижу мужа. Но даже намекнуть ему об этом боялась. Уж больно не хотелось видеть, как превращаются в льдинки его глаза.
– Слушай, - прищурился Мишка, - а Светка что, действительно влюбилась?
– Ты меня удивляешь, Рыжий! Человек, с рождения влюбленный сам в себя, не может влюбиться в другого.
– Это она тебе так сказала?
– он откровенно смеялся.
Я невольно залюбовалась им. Уж эти мне смешинки в его глазах.
– Это я говорю. А она сослалась на то, что я еще не любила тебя, когда выходила замуж.
– Ох, - вздохнул Мишка, - боюсь, она никогда не поумнеет.
И я с ним согласилась. Этот вопрос даже не подлежал обсуждению. К тому же, мне страшно хотелось спать.
– Бог с ней, со Светкой. У нее семь пятниц на неделе, а у меня только одна. И я хочу спать.
– Так пойдем, - он сразу выпустил мою руку и встал. Но дальше не двинулся.
У меня вдруг перехватило дыхание. Что со мной? Я же не шестнадцатилетняя девчонка. Восемь лет замужем. Может, просто отвыкла от Рыжего за полгода? Нет, вы посмотрите на него. У меня все внутри дрожит от волнения, а он стоит и нахально смеется мне прямо в лицо. Здоров стал - не обхватишь. Вон старенькая ковбойка в красную и зеленую клеточку уже давно мала и трещит по швам. И на плечах ткань вытерлась. Жалко. Я ее так люблю ... Он ведь в этой ковбойке был тогда в овраге.
– Алечка! Что с тобой, золотко?
– усмехнулся Рыжий.
– Ты, кажется, спать хотела? Почему медлим?
– Ты знаешь, Рыжий, я тебя все-таки слегка побаиваюсь.
– В том-то и соль, - нравоучительно пояснил он, повертев указательным пальцем перед моим носом.
– Это придает нашим отношениям особую пикантность. И не тяни время. Знаешь же, бесполезно.