Привидения на цыпочках
Шрифт:
Мама засмеялась и пошла выбирать место для своей копилки по кличке Пусси.
Глава VII
«Растяжка» в калоше
На следующем уроке литературы тетя Ира сделала вид, что разделяет наши вкусы и пристрастия. И даже довольно остроумно продолжила сказку о колобке:
– И говорит Лиса: «Колобок, Колобок, я тебя съем». «Я сам тебя съем», - ответил Колобок. Ам, и проглотил Лису. И получился не простой Колобок, а пирожок с мясом.
– Как жестоко, - покачал головой Никишов.
– Да,
– А вы борец?
– спросил Никишов.
– За справедливость? Или за пирожок с мясом?
Ну, сейчас тетя Ира к директору побежит…
Не побежала. Внутренний стержень не позволил. Но почему-то тетя Ира бросила на Никишова после его слов странный взгляд. Обиделась за пирожок с мясом? Не похоже. Скорее, она будто хотела сказать глазами: «Ну что ты ко мне цепляешься? Мы ведь должны быть друзьями. И соратниками в борьбе за справедливость».
– А ты, Сережа, мне говорили, хороший спортсмен?
– Хороший, - буркнул Никишов.
– Будущий чемпион. Только тренироваться теперь негде. А у нас скоро соревнования с гимназией.
– Почему негде?
– наивно удивилась тетя Ира.
Своим удивлением она попала в больное место. И ей тут же обрисовали мрачную картину.
– Какая подлость!
– сказала она.
– И вы терпите? Да я бы давно взорвала эту стройку к чертовой матери! Ой, извините, не сдержалась.
Нам это понравилось. Наши учителя, конечно, тоже возмущались. Но никто из них не высказывался так горячо и открыто.
– Вы знаете, друзья мои, - стала вспоминать тетя Ира, - когда я училась в школе, у нас был очень вредный учитель рисования. Он был пьяница и все время спал на уроках. А чтобы мы ему не мешали, он заставлял нас рисовать его портрет. Пока он спит.
– Представляю, - усмехнулся Никишов.
– Вот именно! А он собирал наши рисунки, показывал их завучу и жаловался, что мы рисуем на него злые карикатуры.
Что-то мне ее история напомнила. Какую-то книгу. «Республику ШКИД», кажется. Или я путаю? Но какое-то неясное еще подозрение запало мне в душу.
– Вот гад! А вы терпели?
– Ничего мы не терпели!
– Тетя Ира даже раскраснелась от воспоминаний. Глаза ее сверкали, как сережки в ушах.
– Я организовала группу протеста. Мы поборолись-поборолись и добились, что его выгнали. А вы, - тут она нахмурилась, - вы, друзья мои, все терпите.
– И ничего не терпим, - вскочила Ленка Огурцова, симпатичная, но глупая девочка.
– У нас тоже есть группа протеста. Непримиримые! И мы тоже боремся!
– Плохо боретесь!
– Тетя Ира хлопнула кулачком по столу.
– Вам, наверное, не хватает активности. Настоящая борьба должна быть неустанной. Только тогда она приведет к победе. Вашим непримиримым нужен хороший главарь.
Тетя Ира сказала это так, будто предлагала себя на роль хорошего главаря. Но она имела в виду совсем
– Вот, например, Сережа Никишов. Он вполне может возглавить ваше стихийное движение. И поэзию любит, и спортом занимается.
Тут по классу побежали смешки и шепоток. Начались всякие ужимки и переглядки.
– Понятно, - усмехнулась тетя Ира и раскрыла журнал.
И с этого урока у нее установились хорошие отношения с Серегой. Он больше не донимал тетю Иру японской поэзией, а она не пыталась изменить то, что вложил в нас и привил нам Бонифаций.
– А Ирка - ничего, - сказал мне как-то Никишов.
– Боевая.
Однажды после уроков я увидел, как они шли вместе к метро и что-то горячо обсуждали. Но потом Серега спустился в переход, а тетю Иру подхватил черный «Мерседес». И умчал в неизвестном направлении. Странно, но машина (а таких в городе сейчас полно) показалась мне знакомой. Не цветом, не формой кузова, а чем-то еще, какой-то мелочью, которую я уже видел. И видел совсем недавно.
Почему-то этот пустяк испортил мне настроение. Бывает, конечно, пытаешься что-то вспомнить - и никак не получается. Злишься на себя, копаешься в памяти. Но здесь нечто другое возникло - какая-то неосознанная тревога. Которая вот-вот перейдет в откровенный страх.
Почему?
И вдруг через несколько дней оказалось, что встревожился я не напрасно. Правда, произошедшее никакого отношения к тете Ире и «Мерседесу» не имело. Просто Никишов явился утром в школу с громадным фингалом под левым глазом. Накануне вечером его встретили возле подъезда какие-то парни. Их было двое. В черных куртках и спортивных штанах. Разговор был очень короткий.
Один сказал, ткнув себя в грудь:
– Я - Джин, а он - Тоник, - и показал пальцем на второго амбала.
– Мы джин с тоником. А ты? Ты Никишов?
– Никишов.
– Непримиримый?
– А вам-то что?
Сокрушительный удар.
– Если еще раз покажетесь на стройке, будете всем классом хромать всю оставшуюся жизнь на все ноги.
Но Никишов не испугался, у него есть стержень. «Мушкетеры» и раньше всегда держались вместе, а теперь и вовсе стали неразлучны. И не расставались с крепкими дубовыми палками, которые сперли из спортивного зала.
– Интересно, кто же меня выдал?
– задумчиво произнес Никишов.
– Я говорил, что нельзя связываться со строительной мафией. Она самая большая, жестокая и опасная.
Никишов мотнул головой:
– Ты, Димон, слишком добродушный. А я - нет. То есть не слишком. И мне теперь нельзя отступать.
– Да, - согласился с ним Сельянов, - с таким фонарем - только вперед.
– Ага, - поддержал его Юраша Козлов, - вперед за вторым фонарем.
– Не в фонаре дело, парни, - сказал Никишов.
– Нам надо быть умнее.
– Мы и так не дураки, - поспешил сообщить Юраша.
– Но не все, - разозлился Серега.
– Слушай, что говорю. Кто-то выдал нас браткам, так? Они меня предупредили. Так? А на стройке, предположим, все равно борьба продолжается. И что тогда мы видим на картинке?