Приволье

Бабаевский Семен Петрович

— Я уже сравнивал роль, и значение председателя в колхозе с ролью и значением ферзя на шахматной доске. Сила этой фигуры всем известна. Своей необычной маневренностью, своей свободой действий ферзь может делать чудеса. Ему дано право производить бесчисленное количество ходов, и из всех возможных, из всех хороших-ходов он обязан уметь делать ход самый наилучший. Точно так может и обязан поступать председатель. Представьте себе, что другие фигуры начали бы давать ферзю указания, куда и какой ему надо делать ход. К примеру, слон дает свое указание, ладья — свое, конь — свое. Что из этого вышло бы? Ничего хорошего. То же самое происходит и с нашим братом председателем, когда мы живем и действуем не своим умом, а чужими указаниями.

— Можно услышать: это же анархия! Овчарников хочет быть сам себе хозяином! Эдаким царьком в своих Беловцах! Дескать, что хочу, то и ворочу! Верно ли это? Нет, не верно. Так могут рассуждать люди, ничего не смыслящие

в той огромной, я сказал бы незаменимой, миссии, которая в колхозе отведена председателю, а в совхозе — директору. И какая же здесь может быть анархия, когда у нас плановое хозяйство, а план для нас — святое слово. И почему «Овчарников хочет быть сам себе хозяином»? Ведь он же, Овчарников, подчинен не только общему собранию, но и правлению, и как коммунист — парткому и райкому. И почему «что хочу, то и ворочу»? Всем же известно, что результаты деятельности председателя измеряются не его заверениями, не его красивыми словами, а центнерами урожая зерновых, выполнением плана продажи продукции животноводства. Тут если и приходится «воротить», то не то, что хочу, а то, что необходимо для подъема хозяйства.

ИЗ РАССКАЗА АНДРЕЯ АНДРЕЕВИЧА КАРАЧЕНЦЕВА

— У журналистов, у писателей — мне не раз приходилось это замечать — часто складывается неправильное представление о секретаре райкома. Необходимо помнить: секретарь райкома, не компьютер, не счетно-вычислительная машина, а живой, с кровью и плотью, человек, и он, к сожалению, не все знает и не все может. Встречаются такие дела, что ему они явно не под силу. Эти мои слова относятся и к нашему разговору об Овчарникове-младшем. В чем-то, возможно, самом главном и самом нужном я понимаю Антона Тимофеевича, а потому и соглашаюсь с ним, поддерживаю его. Но в чем-то не понимаю его, не соглашаюсь с ним и какие-то его странности все еще не могу, как и вы, разгадать.

— Андрей Андреевич, вы же дали согласие поставить у въезда в Беловцы эти смешные полосатые будки, — заметил я. — А могли бы не дать. Могли запретить.

— Да, мог бы не согласиться, а согласился, мог бы запретить, но не запретил. Значит, мы, райком, сознательно пошли навстречу желанию Овчарникова, решили дать ему возможность в полную меру проявить инициативу, показать свои организаторские способности и тем самым на деле доказать, что председатель не нуждается ни в постоянной опеке, ни тем более в няньках и что он не только может, а обязан уметь самостоятельно принимать правильные оперативные решения, сам их выполнять и сам нести за них ответственность.

— Ну и как, доказал?

— Да. Прошло всего три года, и колхоз «Путь Ленина» стал лучшим хозяйством во всем Скворцовском районе по всем производственным показателям. Да, пожалуй, и не только в районе. Это — факты немаловажного значения. Что же касается полосатых будок, которые всех удивляют и смешат, вахтеров при них, шлагбаумов на дорогах — то это шелуха, она улетит, исчезнет и забудется, а останется главное — новое в авторитете председателя. Так оно и получается. Представьте себе, если бы все председатели колхозов и директора совхозов обходились, как обходится сейчас Овчарников, без командированных, без комиссий, без поучающих и дающих указания, то сколько бы в одном только Скворцовском районе освободилось специалистов, так нужных нам на полях и в животноводстве. С вами я хочу быть откровенным. Как-то с карандашом в руках — это прошу не записывать — я подсчитал: у нас, в Скворцовском районе, на одного председателя или директора приходится семь чиновников, тех, кто стоит над ними, кто ездит к ним, дает указания, инструктирует, поучает, кто, как принято употреблять нерусское словечко, курирует их. С сожалением приходится говорить: слишком много у председателя и директора этих кураторов. Надо бы их малость поубавить для пользы дела. А то получается, как в известной присказке: один с сошкой, а семеро с ложкой. Мы привыкли к этому и считаем, что так и нужно, что без тех, что с ложками, нам никак не обойтись. Практика же в селе Беловцы показала: можем обойтись, и это принесло бы нам только пользу. Надо сокращать да сокращать управленческий аппарат. Он у нас чрезмерно велик. Излишне велики штатные расписания, слишком много таких людей, кто, никаких материальных ценностей не производит, а потребляет много. И заслуга Овчарникова-младшего как раз и состоит в том, что он не только указал, а и практически доказал, каким путем можно уменьшить число тех, кто с ложкой, кто не производит, а потребляет, и увеличить число тех, кто с сошкой, кто производит материальные ценности. Опыт Овчарникова-младшего говорит нам, что надо из канцелярий смелее перебрасывать специалистов на поля и на фермы.

— Не задумывались ли вы, почему вокруг Овчарникова-младшего возникло столько разного рода толков, судов и пересудов? Даже появились о нем каверзные анекдоты. Кто-то умудрился пустить слушок, будто какой-то ретивый вахтер не разрешил мне проехать в Беловцы, и этот слушок пошел гулять по району. И несмотря на то, что я всюду — на собраниях, в разговорах с людьми — говорил, что это чистейшей воды вымысел, мне все одно не верили. И не верили мне потому, что суть вопроса, если к нему присмотреться, не в том, что Овчарников поставил полосатые будки и организовал падежную охрану

села, не пуская в него тех, кому там делать нечего. Главная же суть вопроса состоит в том, что Антон Тимофеевич взял да и нарушил общепринятые нормы, пренебрег установленным порядком, который был еще при жизни его отца, — к этому порядку все привыкли, потому что он всем правился. Был брошен камень в стоячую воду, и от него пошли круги. А лучше сказать, Овчарников-младший не стал повторять своего отца, он смело пошел против течения. Его отец, Тимофей Силыч, шел по течению, был всеми уважаем, его любили, почитали. Сын же повернул против течения и многими стал не уважаем, кое-кто его не только не любит, не почитает, называет анархистом, а и побаивается. Он же не анархист, упаси бог! Он никогда не отрицал руководящей роли района, исполнителен, дисциплинирован. Но своим делом он словно бы учит, как надо и как не надо руководить председателем в его повседневной деятельности. И вопрос этот сегодня поставлен не Овчарниковым, а самой жизнью, только случилось это там, в Беловцах, и с приходом туда Овчарникова-младшего. И хотя жизнь поставила этот вопрос сперва только в Беловцах, а распространился он на весь район. К примеру, есть у нас райсельхозуправление. Всем известно, что оно и существует для того, чтобы руководить колхозами и совхозами. Руководить, но не подменять. Учить, советовать, но не командовать. Овчарников-младший как раз это и доказал практически, и поэтому-то у него появились, не только недруги, но и друзья, подражатели, убежденные последователи. А это означает: со временем, и я в этом уверен, в районе будет не один Овчарников, а много Овчарниковых, и тогда районным организациям, и в первую очередь райсельхозуправлению, придется учиться работать и руководить по-новому, с меньшими силами и качественно. Да, со временем так оно и будет. А пока что Антон Тимофеевич Овчарников все же — белая ворона, и иным районным деятелям он кажется и анархистом, и выскочкой, и чудаком. Он же — ни то, ни другое, ни третье.

— Молодой Овчарников, разумеется, небезгрешен, как и все мы. У него немало недостатков. Он только начал председательствовать, иногда, по молодости и по неопытности, как норовистый скакун, закусывает удила и прет в сторону. Я уже говорил, он не идет ни в какое сравнение со своим отцом в этом отношении. Тимофей Силыч — да будет ему земля пухом! — был мудрым стариком, тем надежным конем, который борозду не испортит. Он одинаково ходил хорошо и в упряжке, и под седлом, и все им были довольны. А вот его сын — этот уже из тех горячих, еще не обученных рысаков, которые умеют и голову заломить, и удила закусить. Разумеется, такой непослушный, такой своенравный рысак мало кого радует. Но зато Овчарников-младший умен, начитан, отлично знает полеводство и животноводство, инициативен, смел, беспокоен. А это, согласитесь, для председателя колхоза уже немало.

11

Друг мой, читатель! Не знаю, приходилось ли тебе в своей жизни останавливаться в обыкновенной сельской гостинице, которая чаще всего именуется Домом для командированных. Мне же как разъездному собкору по долгу службы довелось повидать всякие сельские гостиницы, и поэтому считаю нужным хотя бы вкратце пояснить, что собой представляют эти приюты для странствующих и жаждущих жилья. Как правило, такой дом бывает двухэтажным, кирпичным или блочным, крыша у него шиферная, лестница, ведущая на второй этаж, деревянная, с певучими ступеньками. Комнаты стандартные — на четыре койки. Нет никаких бытовых удобств, даже умывальника, — все это находится либо на первом этаже, либо, на огороде, с тыльной стороны дома. В комнате одно окно, стекла так обласканы пылью, что кажутся матовыми. Однако и каждом доме имеется комната одиночная, маленькая, и с одним оконцем, с теми же немытыми стеклами — это для тех командированных, о которых проявлена особая забота. В Скворцах именно такая комнатушка досталась тоже мне.

Кровати односпальные, низкие, спинки железные, матрацы так поизносились, что жесткие их пружины всю ночь давят тебе в бока, словно какой идол своими острыми локтями. Клопы, разумеется, тоже имеются в избытке — как же без них. Стоит такой дом обычно в центре районного села, фасадом на площадь или на главную улицу. Двор обнесен штакетником, дощатые ворота как были открыты, когда их сюда поставили мастера, так открытыми и остались. Калитка перекосилась, бедняжка, висела на одной петле, напоминая птицу с подбитым крылом.

Всегда меня удивляло не то, что пружины всю ночь толкали тебя в бока, что по житейским надобностям нужно было спускаться на первый этаж или бежать в огород, не удивляло даже и то, что без командировочного удостоверения тебя не пустят сюда и на порог. Странным мне казались гостиничные дворы. И сами дворы и подходы к ним так заросли сочным бурьяном, таким, например, как лебеда, лопухи, овсюг, ковыль, сурепка, молочай, одуванчик, что если ты попадешь сюда весной, то еще издали тебя встречает буйное разнотравье, которое зеленеет и цветет, и тогда двухэтажный дом кажется тебе стоящим как бы на лужайке. Если же дела приведут, тебя в гостиницу осенью, как на этот раз меня, то бурьян во дворе, за лето вымахавший повыше пояса и закрывший собою ворота и калитку, не только уже высох и пожелтел, но и на стеблях и на пожухлых листьях покрылся таким надежным слоем пыли, что ее не в силах смыть даже многодневный проливной дождь.