Привратник 'Бездны'
Шрифт:
– Вы бы шли домой. Выпили прилично. И пришли сюда, - уже не сухой... Или вы мелкий... любитель мелких скандалов?
Я только сейчас обратил внимание, что некоторые предметы в виде шеренг ярких бутылок приобрели киношно-красивую гнусную зыбкость. А начальница бара, - грубиянка и зануда...
– Я любитель великих... женских форм. А на формах что? Ничего! Абсолютно... И это правильно. А вы, чудачка! Интересное явление, я точно в море, в симпатичном ялике, - и никого на сотни миль вокруг. Только я - и, ваши чудесные телесные телеса...
Боже, неужели я так
... А потом со мной, видимо, случился вполне очевидный обморок на почве перебора "столичного" злачного снадобья. Каким образом (и в каком виде!) я отключился, не упомню. Или во время собственных идиотских разногольствований... Или во время отправления естественной невеликой нужды в трактирном сортире...
Никаких положительно субъективных воспоминаний моя память не сохранила. Впрочем, подобные провалы во времени стали настолько привычны и необходимы моему организму, что чрезмерно длительно недоумевать этим эпизодическим отключкам я уже давно прекратил. Жизнь моя непутевая давно уже преобразилась в некий пунктирный след.
Вот и сейчас, размежив налитые неподдающиеся веки, пытаясь сориентироваться, так сказать, на новой местности, я больше всего обрадовался, что тело мое, слегка отдающее чужеватостью, принадлежит в данную минуту лично мне.
И мгла перед глазами не сплошная иррациональная чернота, но с проблесками какого-то далекого свечения... И нахожусь я, скорее всего в постели.
Чтобы в точности удостовериться, что мои чувства не надувают меня, я приложил некоторые самостоятельные усилия. Для чего, выбросив перед собою руку, с приятным ощущением следопыта попытался отыскать предполагаемую родную стену, - и уткнулся...в нормальную пустоту, ничем особенно громоздким не заставленную.
Этим же правым щупом без излишней суетливости принялся обследовать спальную местность вокруг, относительно своего нынешнего беспамятного местопочивания.
Предметы, которые попадались под чуткие пальцы, не оставляли никакой надежды, - местопребывание мое, более чем незнакомо, хотя и по-барски обширно. То есть до такой степени обширно, что куда бы ни забредала моя ищущая длань, - краев постели не достигала...
– Ядреная сила, - не кровать, а натуральный аэродром! И куда меня черти занесли? Вот еще причуда судьбы...
Причем, в голове преобладала чрезвычайно мыслительная ясность, - ни один мало-мальски серьезный сосуд не напоминал о своем существовании. Такой прозрачной, можно сказать, дошкольной безоблачной ясномыслительности, - в своей, эпизодически мучимой мигренями, голове тренированного выпивохи, - я что-то не припоминал.
Однако, ощущая волшебную отчетливость мыслей, и при этом, абсолютно не чувствуя присутствия хронически паникующих мозговых меридианов, я не мог сосредоточиться и припомнить: каким же таким чудесным ветром занесло меня на этот необъятно опочивальный лежак... И тщетно бродя ищущей ладошкой по шелковому лоску покрывала, - метра за полтора влево от меня, изыскателя, пальцы мои, окунулись во что-то топкое, липкое, напоминающее остывающий негустой кисель...
Подтянувшись
Откуда-то снизу на меня дохнуло специфическим приторно-пряным ароматом свернувшейся крови... Оказывается, я всей простодушно любознательной растопыренной пятерней вляпался в чью-то разлившуюся (вылившуюся!) кровь, которая вероятно еще недавно циркулировала, бегала, лилась по чьим-то венам, артериям, - по всем обширнейшим кровеносным руслам человеческого организма...
Я изо всех сил напрягал глаза, надеясь в предполагаемом месте кого-либо рассмотреть, - все было тщетно. Надежная бархатная мгла, точно сажевая кисея, висела на моих бедных, впустую лупящихся, глазах.
Ломкие нити свечения - и те напрочь растворились в чудовищно безмолвной, сплошь незримой, вдоволь насыщенной расползающимися парами человеческой крови, пустоши... В глубине глотки, помимо моего желания возникло, вначале неуверенное, затем по мере приближения к выходу гортани, все более решительное жутковатое звериное завывание...
И если бы я вдруг не поперхнулся от судороги, схватившей голосовые связки, - мои уши услышали бы нечеловеческий зов отчаявшегося, ослепленного "посвященного" постиндивидуалиста.
И я перехватил инициативу у запаниковавшего горла. Не давши ему даже прокашляться, с хриплой отчетливостью, отрывая каждое произносимое вслух слово, я заизрекал:
– Все господа! Ваши игры скучны. От них одна изжога. Я намерен избавиться от вашей помощи. Я намерен уйти в одиночество. Пожалуйста, сделайте милость, уйдите по-хорошему. Я не обижусь. Я сам как-нибудь...
– Вам чаю, или предпочитаете кофе?
– откуда-то пролились в мои уши обыкновенные домашние ласковые слова, произносимые женским, будто бы знакомым теплым голосом.
– Кто здесь?! Отчего я не вижу вас? Откуда здесь кровь?!
– слегка вибрирующим, по-дамски нетерпеливым, тоном, завопрошал я, таращась перед собой, полагая на слух распознать место, откуда только что исходили эти теплокровные спокойные звуки.
– Довольно играть в идиотские прятки! Нашли, понимаешь, забаву...
– Значит, будете кофе. Со сливками, или без?
– опять проникли в мои настороженные ушные силки участливые женские милые слова.
Пошевелив в полнейшей темноте слипающимися, перемазанными животворной пастой, перстами, не решаясь почему-то вытереть их атласным скользким покрывалом, я пытался сообразить: что все-таки э т о значит... Этот, можно сказать, родной голос, который проникал в мою голову как бы одновременно со всех сторон. Именно, - извне... А не из самой (малость) спятившей головы.
– Я бы не прочь рюмку коньяка. Хотя бы "Арома"...А прежде, не плохо бы руки сполоснуть.
– Здесь, Владимир Сергеевич, не трактир. Здесь пьют отборные сорта вина.