Привратник 'Бездны'
Шрифт:
Не каждая соперница за Верховную Власть, готова лично лицезреть жесточайшие муки морально побежденной, предательски превращенной черт знает во что!
Ведь никакой Олимпийский салон красоты не взялся бы за удаление кабаньих клыков, свирепо торчащих из некогда прелестных уст, некогда возлюбленной владыки океанических стихий и глубин Посейдона... Или химическую завивку шевелюры, в которой вместо волос - целый сонм натуральных ползучих гадов... А между тем взгляд клиентки (помимо ее великодушной воли) - запросто обращает любую живую
И ежели не изменяет мне память, прекрасная государыня Афина не успокоилась на достигнутом.
Афина-Паллада с помощью сынка Зевса обезглавила таки соперницу, а покров ее телесный повелела натянуть на свой боевой щит, украсив центр его новообращенным изображением отталкивающего лика Морской девы...
Кстати, элегическую эпиклесу к своему имени доблестная леди-богиня Афина заполучила от своих восторженных рядовых воинов-ратников, после того, как лично содрала кожу с поверженного живуче могучего гиганта Паланта...
Да, мысли мои всегда пользовались привилегированным (особо собственным) положением, - и в какой бы жуткой, пошлой, подлой или юмористической ситуации не оказывался мой организм, - эти невещественные (порождение божественного эфира) вещи могли про (между прочим) себе позволить вольномыслие и витание в любых эмпириях, - в тех же гиперборейских, протоолимпийских, мифологических, пропитанных вседозволенностью, и всеверием в себя: бога-человека...
А если я заблуждаюсь относительно особого положения собственных мыслей?
Почему нельзя допустить, что я уже давным-давно не собственник сей неизъяснимой энтелехийской материи...
То есть, будучи обыкновенным самовлюбленным болваном рода человеческого, я, разумеется, льщу себя надеждой, что при любых государственно-житейских катавасиях, при всех экспроприациях, приватизациях и прочих ура-перестройках, реформах и переделах живого организма электората, - я все равно останусь при неделимой, сугубо личной собственности: при собственной мыслительной (умозрительной) вселенной, в которой пространство и время категориально относительны, призрачны и не имеют каких-либо границ, сдерживающих их божественную мощь и радость земного тленного конечного бытования в микрокосме белково-водянистой пылинки.
Собственно ничего зазорного и противоестественного в моих чаяниях о "сугубо личной собственности" нет.
И эпизодические (вернее, даже, - пролонгированные) интеллигентские рефлексии по этому поводу как бы подтверждают всякий раз: пока я позволяю себе задумываться о подобных, в сущности, эфемерных (не вдохновленных прагматическими интересами) понятиях, - то, мои мысли, являются основной (божественной) частью моего эго, моего слабосильного человеческого Я.
И все необъятное содержимое этой малоисследованной области мироздания принадлежит лично мне, и распоряжаться всеми этими неисчерпаемыми умунепостижимыми богатствами, волен лишь Я...
Впрочем, у человека с несвободными
...Духа, до такой степени мятущегося, разнузданного и тяжелого, что сносить его нечеловеческий груз матушке-земле порою, как бы невмоготу, и...
...И тогда-то и обрушиваются на земной мир неисчислимые бедствия: космические катастрофы, всемирные потопы и прочие вестники Апокалипсиса и Судного Дня...
...И приходит, нарождается новая свежая человеческая раса, и снова погрязает в сумасшедших, самоистребительных, самоистязательных, невыносимо тяжких грехах, и снова живет в ожидании новейшего божественного Чистилища...
Пока, я развлекал самого себя вышеперечисленными скучными очевидными размышлизмами, - помещение доморощенного Колизея заполнялось публикой, обряженной в одинаковые изрядно модные превосходно пошитые мундиры.
Сплошь черные кителя с воротниками стойкой. На плечах непривычной формы красные погоны, - круглые, украшенные золототканой позументной вязью.
Приглядевшись, понял, что желтоплетеные узоры есть ни что иное, как табуированный тотем - "змеевик"-амулет, который когда-то во времена первых древнекиевских владык, был принадлежностью именно высокородной знати.
С каждого погона на меня были направлены предантичные золочено алые заклинательные глаза, охранительницы и правительницы северных пространств древней Гипербореи Девы-мученицы Горгоны Медусы...
Престранные погоны с недвижимым, абсолютно ничего не выражающим, магическим шевроново мертвым взором, странным бесцеремонным образом отвлекали мой любопытствующий взгляд от лицезрения странно знакомых лиц, на плечах которых возлежали эти ритуальные эполеты-"горгонионы"...
На ликах рассредоточено расположившихся на деревянных ярусах, негромко переговаривающихся между собой, - на них отпечатались маловыразительные маскоподобные портреты вроде бы известных мне людей, людей с которыми я лично общался, вел какие-то дела...
И при этом тягостное затемнение той части памяти, которой я силился припомнить, восстановить, реконструировать, домыслить: кому же все-таки принадлежат эти малопримечательные важные разновозрастные физиономии...
С головой моей явно творилось, что-то непорядочное...
В мозгах моих явно кто-то хозяйничал, и привесьма хамски...
С глазами тоже стало совсем неладно... В них словно плеснули атропина...
То есть, меня специально лишили возможности...
И протереть их, отяжелевшие, подмороженные мне никто не удосужился...