Привычка убивать
Шрифт:
А она стоит и беспомощно оглядывается по сторонам, ища взглядом, куда бы укрыться.
Его шаги все громче и громче. Вот сейчас он появится из-за того угла. Уже слышно его спокойное, ровное, как шум кузнечных мехов, дыхание.
В последний момент она бросается на клумбу и падает в высокую траву, уткнувшись лицом в землю.
Заметил. Нет, не заметил. Сейчас уйдет. Ходит рядом и не видит. Наверно, потому, что темно. Она старается не дышать, только вот сердце колотится очень громко.
А он шуршит травой уже в каком-то полуметре. И дышит. Спокойно дышит. Нет, все-таки заметил. И
Сил уже совсем нет. Собрав всю энергию, которая еще осталась, Клава переворачивается на спину, вытягивает перед собой руки и кричит, что есть мочи:
— Не на-адо-о!..
— Тих-тих-тих-тих-тих. — Федор, уже со стаканом воды в руке, осторожно гладит ее по плечу. — Все нормально, Клавуня. Это просто сон. Просто сон. На, выпей.
Нужно еще какое-то время, чтобы прийти в себя. Полежать немного с открытыми глазами, глядя в пустой потолок. А муж уже поставил стакан на ночной столик, чмокнул в щечку, перевернулся на другой бок и спит, ровно и спокойно дыша. Как кузнечный мех.
Время половина четвертого. Странно, сегодня почему-то раньше, чем обычно. Но уснуть все равно не получится. Поэтому Клава тихонько, чтобы не разбудить мужа, встает с постели, сует ноги в тапочки и, накинув халат, шлепает на кухню.
Нужно снять с чайника свисток. А то Витьку потом не уложишь. Будет звать по всяким мелочам каждые пять минут. Утром позвонить Смирнову и напомнить, что в субботу у мальчика день рождения. И Кокошину-старшему фотографию отправить в колонию. Какой-никакой, а все-таки папаша.
На кухне Клава заварила себе крепкого чаю и в очередной раз села перечитывать стенограмму суда. Карев Геннадий. Признан виновным. Избрать мерой наказания исключительную меру. Расстрел. Страшно. Апелляцию можно подать в установленные сроки. Страшно. Прошение о помиловании рассматривается комиссией по помилованию в установленном порядке. Страшно. Установленные сроки, установленный порядок. Дальше все тоже установлено. Начинает работать четко отлаженный механизм. Страшно.
А еще страшно потому, что сегодня восьмой день. Да, прошло больше восьми месяцев, да, уже середина ноября, да, убийств после этого не было. Но сегодня восьмой день, и с этим ничего не поделаешь. Потому что Клавдия знает — он еще на свободе. А это значит, что завтра все может начаться сначала. Или еще через восемь дней. Или через восемьдесят. Или через восемь лет. Сроки устанавливает он сам. У него вся жизнь.
Телефонный звонок просто взорвал ночную тишину. Так можно и инфаркт заработать. Клава метнулась к аппарату, пока не зазвонил опять. Только бы не разбудить. Не Витьку, а его. Мистика какая-то.
— Алло.
— Клавдия Васильевна, простите, что так поздно. Это Кленов.
Все. Поехали. Завертелось. Разбудили.
— Привет, Николай.
— Вы не спите? Я тут думал по поводу этого дела и…
— Что, тоже покоя не дает? — Клава улыбнулась.
— Приговор знаете?
— Да. — Она бросила на стол папку со стенограммой.
— Ну и что теперь делать?
Дежкина посмотрела на часы. Четыре ровно.
— Ты за сколько добраться можешь? За сорок минут успеешь?
— Что, прямо сейчас? А муж?
— Только не звони,
— Идет. Через сорок минут буду.
Клавдия повесила трубку.
Когда Кленов приехал, она уже приняла душ, оделась и наделала бутербродов.
— Привет. — Коля оббил об косяк шапку. — С первым снежком вас.
— Проходи на кухню. — Клава поставила перед ним тапочки. — Только тихо. Мои еще спят.
— Знаете, какой сегодня день? — Он сел за стол и достал из кармана сигарету. Странно, она и не знала, что он курит. Хотя нет, курил один раз.
— Знаю. — Клава кивнула. — Восьмой.
— Знаете, — он нашел глазами пепельницу и только тогда прикурил, — я тут долго думал и… Слушайте, а может, мы очень сильно увлеклись этими всеми религиозными наворотами?
— В каком смысле? — Клава протянула ему чашку кофе.
— Ну, понимаете, мы думали все время, что он эдакий Мефистофель, сам правила устанавливает. Восьмой день, примерно одно и то же время. Причем, заметьте, не самое лучшее для убийства, если не хочешь, чтобы тебя тут же поймали.
— Ну и… — Клава внимательно слушала.
— А может, он сам играет по правилам. Ну, то есть он не выбирает эти сроки, а просто вынужден с ними считаться. Понимаете?
— Пока не совсем, — честно призналась Клава.
— Ну предположим, он убивает раз в восемь дней потому, что всю неделю работает с утра до ночи, а на восьмой день у него выходной. Абсурд, конечно, но суть передает. Теперь поняли?
— Кажется, да.
— Это первое. — Кленов отхлебнул кофе. — А теперь второе. Мы все время плясали от него, а теперь давайте попробуем поплясать от жертв.
— Пробовала. — Клава вздохнула. — Никаких общих признаков, кроме внешности. Абсолютно наугад. Ну еще продукты.
— Вот именно! — Николай стукнул кулаком по столу. — Продукты!
— Тише, детей разбудишь.
— Простите. — Он оглянулся на дверь в комнату. — Продукты. А что, если предположить, что они их покупали в одном месте. Ну, скажем, в одном магазине.
— Не в магазине, — вдруг догадалась Дежкина. — На рынке.
— Почему? — удивился Кленов.
— В магазине работают одни и те же продавцы. Фотографии убитых в газетах печатали. Кто-нибудь из продавцов обязательно узнал бы и позвонил. Потом, Самойлов — вот, кстати, трудяга, — он же всех обошел. Он для нас лишнее отмел. Так вот в магазинах — нет. А на рынке народ каждый день разный.
— Ну хорошо, рынок, — согласился Кленов. — У вас карта есть?
— Есть у Феди Сейчас принесу. Убери пока со стола.
— Значит, так. — Клава тыкала фломастером в карту. — Рынки у нас вот здесь, вот здесь и вот тут. Это если брать в этом районе.
— А почему только в этом? — Кленов шарил глазами по переплетению улиц.
— Кокошину убили в Матвеевском. — Клавдия поставила красный крестик. Вторую в Воронцове. Третью на Воробьевых горах, а четвертую у Бородинского моста. Раз мы знаем, что работали они не вместе, а убили их в то время, когда обычно возвращаются с работы, то можно предположить, что по дороге домой они закупали продукты. Обычное дело для женщин. Не станут же они ехать к черту на кулички под конец дня. В этом районе только три рынка.