Привычка убивать
Шрифт:
Прямо на полу расстелив кусок ватмана с нарисованными дорожками, увлеченно катали игрушечные машины Виктор Сергеевич Чубаристов и Игорь Порогин.
Клавдию эта картина уже не удивляла. Игорь, который когда-то был инспектором уголовного розыска, а теперь работал прокурором-криминалистом, месяц назад пошел на курсы вождения. Правила дорожного движения давались ему с трудом. Утро Игорь начинал с того, что ловил какого-нибудь опытного водителя и умолял:
— Проверьте меня, а?
Чаще всего проверяющим был Чубаристов.
— А, привет, госпожа следователь! —
— Привет-привет… Здравствуй, Игорек.
— Здравствуйте, Клавдия Васильевна… — смутился Порогин, отряхивая колени. — Вы простите, мы…
— Ничего-ничего… Меня все равно на ковер зовут… А ты, я слышала, в Америку навострился? — обратилась она к Чубаристову.
— Навострился, — довольно улыбнулся Чубаристов. — Гольфмана буду брать.
— О! Поздравляю, — искренне обрадовалась Клавдия. Но, увидев кислую физиономию Игоря, утешила: — Ничего, Игорек, тебя когда-нибудь тоже за границу пошлют.
— Ага… Счас… Как с сосисками разберусь, так сразу и пошлют…
Про те громкие дела теперь уже никто почти и не помнит. А когда-то шумела пресса, дня не проходило, чтобы по телевизору не устроили какое-нибудь шоу, журналистские расследования, домыслы, сплетни… Забыли.
Теперь вел эти дела Виктор Сергеевич Чубаристов, шли они туго, каждая мелочь тащила за собой горы топких подробностей, каждую из которых надо было проверить и перепроверить. Как Чубаристов во всем этом окончательно не увяз — тайна.
А Клавдия знала — продвигается. По шажочку, по сантиметрику, по микрону.
Долишвили был очень крупной фигурой. Президент фонда «Олимпиец», меценат, бизнесмен, кое-кто говорил — подвижник российского спорта. Действительно, пенсии установил сошедшим с арены спортсменам, игры спонсировал, команды целые в люди выводил. Говорят, к Президенту был вхож, к премьеру…
И вдруг среди бела дня его убили выстрелом в голову.
И тогда совсем другие слухи поползли по Москве.
Что Резо Долишвили был, дескать, крупнейшим мафиозным авторитетом, паханом из паханов, хозяином, что только благодаря ему в столице не начиналась самая настоящая преступная война. И вот кто-то решился со властью хозяина покончить однозначно и кардинально.
Это надо понимать, какие серьезные люди попали в поле зрения следствия. Это надо догадываться, как давили на Чубаристова со всех сторон. Это можно только представить, какой опасности подвергалась его жизнь. А он ничего — входил в любые кабинеты, задавал самые прямые вопросы, пер, как танк.
Один раз признался Клавдии, что все концы ему уже понятны. Да, они далеко ведут, на самые верхи. Впрочем, он этого не боится. А вот только позвал его к себе один очень умный, очень важный человек и сказал по-дружески:
— Понимаете, Виктор Сергеевич, не время сейчас для всей правды.
И очень так убедительно доказал, что да, действительно не время.
— Вы дело-то не останавливайте, продолжайте. Час нужный все равно придет, — сказал.
А Чубаристов и не останавливался. Но двигался уже как-то по инерции, что ли…
Игорь
— Так-так! Клава! Опаздываешь? — полупанибратски-полуотцовски начал Малютов.
Одергивать было бесполезно, Клавдия просто широко улыбнулась. Очаровательная женская улыбка многое оправдывает.
— Садись. В ногах правды нет… Но правды нет и выше! — гоготнул прокурор. — Читала?
Малютов помахал свежим номером «Московского комсомольца». От этой газеты Клавдия ничего хорошего не ожидала.
— Так-так… Политинформации, что ли, с вами устраивать? — развел руками Малютов. — Газеты вам читать вслух? Пожалуй. — Прокурор склонился над заметкой. — «Вчера в баре гостиницы «Орленок» неизвестные избили депутата Государственной Думы, председателя фракции НДПР Иосифа Владимировича Худовского. Пострадавший утверждает, что это было политическое покушение накануне выборов…»
Малютов поднял на Клавдию глаза и строго спросил:
— А?
— Да-а-а, — покачала головой Клавдия, но не по поводу заметки, а в предчувствии последующих слов Малютова.
— Возьмешь это дело, — оправдал Клавдину интуицию прокурор. — И чтоб быстро, качественно, надежно… А если затянешь…
Прокурор не закончил, но Клавдии в таких случаях всякий раз представлялось, что она новобранец, а Малютов «старик» и запросто пошлет ее за провинность чистить иголкой сортир.
— Есть! — ответила Клавдия.
— Через неделю прихожу и удивляюсь — негодяи пойманы, признались, Худовский доволен, газеты хвалят, — дал последние наставления Малютов и отпустил Дежкину с миром.
А второе громкое дело, о котором тоже забыли за грудами других, не менее шумных, — убийство певца и композитора Шальнова.
К Чубаристову оно попало, когда сменилось уже несколько следственных бригад, отработано было множество версий от самых простых до самых экзотических, а конца расследованию так и не видно было.
Шальнов взлетел на перестроечной волне гласности. Затосковавшая без Владимира Высоцкого публика увидела в Шальнове нового правдоискателя. Успех его был оглушителен. Он пел о России, о тяжкой ее истории, о Боге и любви.
На Клавдин вкус песни эти были слегка сусальными, с показным надрывом, но певца любили и почитали, как это принято на Руси, за пророка.
А потом случилась бессмысленная перестрелка, в которой трудно было теперь найти правых или виноватых, но певец погиб. Как выяснил Чубаристов, была это случайная пуля. И выпустил ее не кто другой, как менеджер певца — Гольфман. Случайно, конечно, в общей суматохе.