Привычка выживать
Шрифт:
Наблюдая за хорошо организованными съемками, Хеймитч думает о том, что этот полет совершенно бесполезен. Несколько отснятых сцен, экскурсия по запущенным и полуразрушенным домам, которые никто даже толком не привел в порядок – стоило ли затевать столь дорогостоящую экспедицию ради этого? Все победители покинули насиженные места в составе двух групп; одной из групп вообще предстояло пролететь огромные расстояния с остановками во втором, третьем и седьмом дистриктах. Странное развлечение для Капитолия, живущего сейчас с несвойственной ему экономией. Хеймитч наблюдает
Эффи, вновь появляясь в поле его зрения и отрывая его от продолжения самоанализа, просит его присоединиться к остальным. Хеймитч не без удовольствия спрашивает, зачем.
– Плутарх хочет поговорить, - говорит отстраненно, и почему-то берет Китнисс за руку.
Плутарх, выбравший не лучшее время для общения, появляется на экране планшета почти сразу. Видео иногда искажается помехами, звук дергается, отставая от изображения. Связь сейчас не в лучшем состоянии, оправдывается Плутарх после сдержанного приветствия и переходит к сути своего звонка.
– Мы не будем играть влюбленных, - резко заявляет Китнисс, отстраняясь от Эффи. – Больше не будем, - добавляет яростно, с вызовом, который и не пытается спрятать. Плутарх, несколько удивленный таким поворотом событий, вяло говорит о том, что и не думал говорить о подобной жертве с ее стороны. Слово «жертва» он выделяет сладким голосом, и Эффи напрягается еще сильнее.
– На самом деле, я всего лишь хотел сказать, что твое появление будет сюрпризом, а сюрпризы у нас принято оставлять на десерт, поэтому много экранного времени никто тебе не даст, - шутливый тон его никого не обманывает. – Но, обещаю, следующий выпуск будет посвящен исключительно тебе, Китнисс.
Повисает тишина. Каждый из находящихся по эту сторону тусклого подрагивающего экрана осмысливает сказанное. Следующий выпуск. Хеймитч отворачивается, жалея, что у него под рукой нет открытой бутылки. Кулаки его рефлекторно сжимаются; еще он жалеет о том, что Плутарх находится в недосягаемости, и лишь поэтому имеет неплохой шанс выжить. Эффи быстро хватает Китнисс за руку и разворачивает к себе лицом.
– Целый отдельный выпуск, Китнисс! – восклицает с неподдельным восторгом. – О, это ведь настоящий триумф! Разве могла ты мечтать о таком?!
Плутарх не видит лица огненной девушки, и мысленно проклинает за это капитолийскую выскочку, которую жизнь ничему не учит. Зато он может любоваться лицом Мелларка; любоваться и начинать нервничать, потому что Питу, похоже, ничего нового не сообщили.
– И, Эффи, - внезапно проговаривает Плутарх чуть громче, будто пытаясь отыграться за прошлую новость, не нашедшую должной реакции, - надеюсь, у тебя тоже есть потрясающее платье, - и улыбается, как отец, сделавший любимой дочери неоценимый подарок.
Когда Плутарх выражает осторожную надежду, что победители найдут свои старые дома вполне пригодными для жизни, его уже почти никто не слушает, да и помехи, признаться, здорово осложняют общение.
– Почему мы должны найти свои дома пригодными для жизни? – подает голос Пит, стараясь не выпускать скорчившуюся Китнисс из поля зрения. – Что он имел в виду?
Эффи улыбается. Губа ее дрожит. Она треплет Пита по плечу, не говоря вслух, что он задает странные вопросы.
– В ближайшее время мы не вернемся в Капитолий, - отмирает Хеймитч. – Нас всех выдворили оттуда не просто так, а с какой-то целью, и не на день, как мы ожидали. Нас выдворили оттуда, наверное, до самого Шоу, - бывший ментор сжимает кулаки. – Странно, что ты об этом ничего не знала, солнышко, - сладким голосом говорит, обращаясь уже непосредственно к Эффи.
Капитолийка стоит без движения, с поникшими плечами. Она кусает губы, и дрожит – и тоже не от холода. Хеймитч медлит, вспоминая все, что было сказано Плутархом за недолгое время общения. И смеется, громко, безудержно, едва ли не до слез.
– Конечно, ты ничего не знала, - выговаривает отчетливее, уже отсмеявшись. – Он не просто так спросил тебя о платье, так? Ведь ты теперь не просто ментор нашего дружественного коллектива. Ты – одна из нас. И платье тебе понадобится только для того, чтобы принять участие в Шоу, так?
Эффи неопределенно пожимает плечами.
– Спорим, нас всех выведут на сцену и расстреляют в прямом эфире? – спрашивает Хеймитч с прежним преувеличенным оптимизмом, и впервые жалеет, что рядом нет Джоанны. Джоанна бы точно поддержала ход его мыслей. Джоанна точно бы сумела развить тему их путешествия прямиком в ад. Но Джоанны здесь нет. Джоанна вместе с другими участниками шоу наслаждается плохими новостями и зубоскалит, и злится, и нервничает, и сходит с ума, но не имеет возможности связаться со всей группой обреченных на неизвестность.
…
Во всех этих историях слишком много драмы. Яд потерь заменяет кровь в их венах. Им не хватает многого – радости, оптимизма, жизни; им не хватает возможности повернуть время вспять и исправить то, что было сделано когда-то давно, и сделано далеко не ими. Имей они возможность все изменить, конечная цифра погибших, быть может, была бы не так высока. Но были бы они интересны, не будь их руки по локоть испачканы в чужой крови, еще теплой и соленой на вкус? Любили бы их, не умей они убивать с улыбкой, ломающей их губы, а теперь проливать слезы с тем же апломбом? Плутарх не знает этого, но Плутарху и не нужно знать. Вопросы альтернативного настоящего и еще более альтернативного будущего нисколько не заботят его. Он всегда работает с имеющимся материалом.