Привычка выживать
Шрифт:
– Мой проект еще не закончен. Остались детали, но почему-то меня постоянно подгоняют, - Бити задумчиво смотрит в окно. – Как-то это все подозрительно.
– Неужели? – восклицает Джоанна с неподдельным изумлением.
Посещение седьмого дистрикта, интервью на фоне старых домов и памятных мест, интервью с ее соотечественниками, какие-то короткие видеоролики, похожие на сделанную на скорую руку рекламу, все это далось ей с большим трудом. Она отвыкла от родных мест. Она отвыкла от дома, который никогда не был ей домом. Она видела взгляды тех, кто ее узнавал. Все, что говорил Плутарх, говоря о них, как о команде, как о символах восстания, было неправдой. У революции было только одно лицо. И принадлежало оно вовсе не Джоанне Мейсон. Другие же победители, сыграв
Подумать только, столько всего произошло, но Капитолий ничуть не изменился.
Джоанна рассеянно смотрит по сторонам и понимает, что думает обо всем об этом не в гордом одиночестве. В гордом одиночестве в этой комнате может оставаться только Гейл. Кстати, что здесь делает Гейл? Ему что, заняться больше нечем, кроме как сходить с ума с ними за компанию?
– Капитолий переделывает все площади перед Домами Правосудия. Зачем? – нарушает молчание Энорабия, обращаясь, по видимому, к единственному представителю власти, здесь присутствующему. – Это не похоже ни на ремонт, ни на реконструкцию. Они жалуются на недостаток средств и на задержки в поставках продовольствия из других дистриктов, но успевают сравнять с землей главные площади, чтобы отстроить их заново.
Отвечает почему-то Бити.
– Хотят успеть к Шоу. Пытаются отделаться от любых параллелей с прошлым режимом. Перекрашивают все серое в ярко-красное и обсыпают блестками. Будто бы это как-то исправит незавидное прошлое.
Мало похожее на правду, но все же имеющее точки соприкосновения с реальностью предположение. Гейл смотрит по сторонам, изучая комнату в доме Бити так, будто только что попал сюда. Что он может искать? Едва переступив порог, Джоанна с Энорабией облазили весь дом в попытке обнаружить камеры или маленькие бомбы. Но они ничего не нашли. Удивили только своим поведением Тома, прибывшего сюда в качестве организатора процесса натурных съемок. Тома, который носится с ними и съемочной группой, раздает сценарии, которые им, как говорилось раньше, совсем не нужны. Том, которые решает, на фоне какого именно дома Джоанна должна вспоминать свое детство, а потом переругиваться с Энорабией, нацепив обольстительную улыбку, которая вполне должна дотянуть до вполне дружелюбной.
– Второй дистрикт, - повторяет Джоанна тихо. – Я была там только во время своего Тура. Говорите, что там многое изменилось?
Гейл неопределенно пожимает плечом.
– Капитолий вряд ли пустит в прямой эфир репортаж о том, как тебе прострелили голову, но твою смерть обставит на редкость душевно.
– Всегда знала, что доверять целый дистрикт одному вспыльчивому подростку – не лучшая идея, - огрызается в ответ Джоанна, но в своем воображении живо представляет, как шикарно обставят ее смерть. Конечно, не так шикарно, как обставили смерть Китнисс, да и не так искренне. Все-таки Китнисс – это Китнисс. А Джоанна…
Больше никто не берется шутить или издеваться. Быть может, что-то в лице Джоанны заставляет всех замолчать. Или, что вероятнее, появление Тома рушит все непрочные семейные связи. Том залетает в комнату с листом бумаги, и, остановившись и удивившись присутствию здесь же Гейла, просит Энорабию и Бити поучаствовать в съемке очередного эпизода.
– О, это будет рекламный ролик. Замечательный рекламный ролик, - повторяет он без остановки, и Джоанна внезапно думает, что он сильно изменился со времени их последней встречи. Тогда, когда она назвала его нормальным мужиком, он мало походил на капитолийца. А сейчас… Сейчас это мужская версия Эффи Бряк без ярких эпатажных нарядов.
Внезапное осознание можно сравнить с петлей, которая давным-давно была накинута на шею, но как-то ненавязчиво, а сейчас начала стягиваться, ограничивая поступление кислорода. Джоанна отмахивается от собственных мыслей, и вспоминает почему-то встревоженного Хеймитча на подергивающемся экране, и Пита, маячащего за его спиной, вспоминает неприятный
Гейл, смерив ее странным взглядом, что-то бурчит шепотом, но она не обращает внимания. Ей хочется спать. Складывается такое ощущение, что она не спала целую жизнь. Но сон не приносит облегчения, только головную боль и мечущиеся больше прежнего мысли.
Вечером они вместе с Бити обмениваются мнениями о старом Капитолии на камеру, затем Том, всегда околачивающийся рядом, но по ту сторону камеры, задает неожиданный вопрос о Каролине. О том, как они относятся к внучке человека, виновного в большинстве произошедших с ними бед. Бити почему-то начинает нервничать, и Джоанна, не удержавшись, говорит, что бутылка коньяка вновь вернула бы этому гению разговорчивость, но пить в данном случае – не лучший выход. Бити огрызается, и Тому приходится вновь повторить вопрос, и тут уже Джоанна замолкает, потому что не может сказать ничего кроме «раздражающая тиранка» и «метатель ножей из нее никудышный». Еще она не может отделаться от воспоминания о том, как Китнисс учила малявку стрелять из лука, неудачно, но учила все-таки, и не может заставить себя забыть странную и жуткую одновременно фразу маленькой Сноу о том, что только Китнисс девчонка и может доверять.
Запись приходится прервать. Том недоволен, и просит их собраться, и дает им время, которое они проводят совершенно бесполезным образом, глядя в разные стороны. Джоанна не может понять, что с ней происходит, Бити выглядит совершенно беспомощным, и на камеру они в результате отшучиваются, говоря, что внучке президента не идут косы, которые плетет Китнисс. Том не запрещает им говорить о будто бы мертвой Китнисс, чье появление, как они предполагают, будет иметь эффект разорвавшейся бомбы. Бомбы с зажигательной смесью, только в огне на этот раз, предположительно, сгорят лишь они. Померкнут и поблекнут, как звезды, которые должны лишь оттенять главную звезду.
Перед самым ужином Джоанна улучшает момент, когда в комнате никого нет, и по памяти набирает выученный наизусть телефонный номер. Внимательно слушает гудки, размеренные и мертвые, но трубку никто не поднимает ни на второй, ни на третий раз. Мейсон чувствует себя обманутой и отвергнутой. Этот чертов врач убеждал ее, что она может звонить ему в любое время дня и ночи, а теперь отделывается от нее дурацкими длинными гудками.
– Когда ты молчишь, мне начинает казаться, что ты задумала что-то недоброе, - комментирует Гейл, стоя в проеме двери.
– Расслабься, мне не нужна власть во втором дистрикте, - вяло огрызается Джоанна.
Сейчас ей вообще ничего не нужно.
Утром Бити отбывает в Капитолий, а оставшихся двух победительниц вместе со съемной бригадой и отрядом военных перебрасывают во второй дистрикт. Энорабия во время полета выглядит еще более устрашающей, чем обычно. Гейл делится своими подозрениями, что встреча Энорабии и Лайм, в настоящее время руководящей дистриктом, будет горячей. Ничего существенного, просто вражда, въедающаяся в старые раны раствором соли. Джоанна не комментирует женскую привычку Гейла собирать и пересказывать старые сплетни. Во втором дистрикте она неплохо устраивается на территории местного центра подготовки, и тренируется в свое удовольствие. Через некоторое время ей удается выйти на связь с Двенадцатым дистриктом, но не удается отделаться от Гейла, который нарушает любую обстановку секретности своим напряженным видом и вопросами о том, как чувствует себя Китнисс. Если верить своим глазам, то Китнисс чувствует себя паршиво. А если уметь складывать 2+2, то самочувствием Китнисс можно объяснить мертвецки бледного Хеймитча с чуть извиняющейся пьяной улыбкой, Эффи, накрашенную чуть криво и Мелларка, в мешки под глазами которого можно складывать добытый в Двенадцатом дистрикте уголь.