Привычка выживать
Шрифт:
У мисс Эвердин всегда были чистые руки. Это немного странно, учитывая то, что она была женой шахтера, вечно изматываемой работой по дому. Китнисс рассматривает ее длинные пальцы, ее белую кожу, слишком сухую, слишком холодную, и чувствует, как внутри нее разгорается страшным костром ненависть. Ее собственная мать так спокойна, что это даже кажется странным. Ей всегда удавалось оставаться спокойной, даже если это спокойствие было помешательством, и она не делала ничего, чтобы вернуться к тем, кто в ней все еще нуждался.
– Ты ведь бросила меня там, - говорит Китнисс мягким голосом. – Ты предпочла вновь замкнуться в себе, скрыться за своей работой как можно дальше от меня – живого
Миссис Эвердин вытирает слезы, и улыбается.
– Я спряталась в работе, - отвечает просто, и оглядывается на маленькую счастливую Энни. – О ней нужно заботиться, Китнисс, - почему-то начинает оправдываться. – Тебе не нужна забота. Я не знаю, что тебе нужно, - восклицает с прежним спокойствием. – Думаю, тебе нужно то, чего я не могу тебе дать. Никогда не могла, поэтому мы сейчас там, где мы есть, и это всегда будет стоять между нами. Непонимание. Отстраненность. Нас всегда связывал кто-то. Твой отец. Твоя сестра. Теперь, - делает глубокий вдох, чтобы договорить, - когда их нет, не может быть никаких нас.
Она с самого начала собиралась поступить так. Она не собиралась возвращаться в двенадцатый дистрикт даже ради собственной дочери. Она с самого начала лишь позволяла обманываться призрачной надеждой об опоре и поддержке, которую и прежде не могла оказать. У нее белые чистые руки, и Китнисс захлебывается странным смехом, полным горечи и раздражения, и Китнисс приходится даже выбежать из купе, чтобы не чувствовать на себе этот жалостливый взгляд собственной матери. Ее собственная мать чувствует к ней только жалость, но не собирается делать ничего, чтобы как-то исправить складывающуюся ситуацию. Китнисс бездумно бродит между пустыми купе, думая о том, что ей совсем не нужно быть здесь. Какие вопросы она хочет получить в своем разрушенном дистрикте? Какие ответы сгодятся для того, чтобы у нее появилось желание дышать?
Аврелий наблюдает за ней совсем недолго, потом подходит ближе, и обнимает.
Чертов доктор, отстраненно думает Китнисс. Он совсем не лечит меня. Он хочет меня спасти, и это все усложняет. Меня не нужно спасать. Меня не нужно жалеть. Я не нуждаюсь ни в ком. Подобная цепочка размышлений ей уже знакома; точно так же она думала перед своими вторыми играми, когда говорила, что не нуждается в союзниках. Но тогда рядом с ней был Пит.
Она впервые думает о Пите не как о переродке, чья рука по-хозяйски притягивает к себе Джоанну. Она впервые вспоминает его таким, каким он был в то далекое время – еще до охмора, еще до того, как она осознала, как много он в действительности значит для нее. Она цепенеет в объятиях доктора, и тот отстраняется, что-то напряженно выискивая в застывшем лице.
– Китнисс?
– Я в порядке, - быстро отвечает та, и скрывается в одном из купе, зная, что он обязательно последует за ней. – Мне просто нужно полежать в тишине, - объясняет быстро и ложится на нижнюю полку, на спину, вытянувшись во весь рост. Доктор пожимает плечами и садится напротив, достает свой блокнот, и ищет по карманам ручку. Но он ведь не в белом халате, понимает Китнисс, когда он оставляет всякие попытки ручку найти и тоже ложится. Даже закрывает глаза. Даже пытается выровнять свое дыхание, но Китнисс точно знает, что он не спит. Быть может, наблюдает за ней, или за ее собственным дыханием, все равно.
Она мучается от нового открытия, от ответа на вопрос, который никогда не задавала, ответа, всегда бывшего внутри нее. Она ищет ответы, но к этому ответу она не готова. Этот мир, наполненный дымом революции, еще пахнущий старыми пожарами, хранящий следы от взрывов, этот мир, земля которого перенасыщена кровью, похож на
Ей хочется кричать.
В том мире ее Пит не обнимал Джоанну Мейсон. В том мире у Пита случались порой приступы неконтролируемой ярости, пугающие его даже больше, чем Китнисс, но он всегда был рядом с ней. Да, он порывался порой уйти, чтобы не навредить ей, но всегда оставался. Он сажал цветы у их общего дома, играл с детьми, улыбался так, будто не было никогда охмора и Капитолия, и Китнисс точно знала, что может быть счастлива, не смотря ни на что.
Но сейчас она с каждой секундой становится дальше и дальше от него, потому что внезапно подумала, что ей поможет визит в Двенадцатый Дистрикт. Что хочет она найти там? Свой оставленный дом, но не тот, который давным-давно отдан разрушению и запустению, а тот, что полон голосами ее детей. Какая-то легкомысленная и причиняющая боль надежда теплится в ее сердце, полыхает вечным огоньком, и заставляет ее дышать. Конечно, она ничего не найдет в пустом доме. Конечно, ей придется вернуться в Капитолий, в белые палаты с большими зашторенными окнами, и наблюдать, как прогуливается одновременно такой знакомый и незнакомый Пит Мелларк с Джоанной Мейсон. О, это не причиняет ей боли, вовсе нет. Китнисс просто знает, что что-то в этой реальности сместилось, и она по ошибке заняла чужое место. Будет ли она оспаривать его? На этот вопрос пока нет никакого ответа, да и хочет ли она услышать его прямо сейчас?
Нет, не сейчас.
Пожалуйста, не сейчас.
…
Ее мать вместе с Энни Креста остается в Четвертом Дистрикте. На прощание обе женщины обнимают Китнисс, стоящую без движения. Мама плачет, и не пытается незаметно смахивать свои слезы, Энни улыбается и сжимает своими маленькими руками холодные руки Китнисс. Впрочем, Энни проделывает то же самое и с руками доктора Аврелия, который вырывает из своего блокнота лист с записанным номером телефона, и вручает его своей новой знакомой с просьбой «звонить, если захочется».
– Как давно у вас вообще есть телефон? – хмуро интересуется Китнисс, терпеливо дожидаясь, когда все коробки, выписанные Аврелием заранее, погрузят на поезд.
– Всю жизнь, - отвечает доктор легкомысленно. – А что такое?
– Тогда вы просто чертов сумасшедший, - Китнисс пожимает плечом, и пытается все же понять, что такое этот странный человек видит в телефоне кроме трубки с длинным проводом. Казалось бы, самая обычная техника, но глаза доктора загораются воодушевлением каждый раз, когда он находит нового человека, которому можно сообщить свой телефонный номер. Разумеется, этот новый человек должен быть психологически нестабильным, иначе в телефонных беседах с ним нет ничего интересного.
Вдвоем они возвращаются в двенадцатый дистрикт, который все еще кажется оставленным и разрушенным, не смотря на то, что часть его уже практически восстановлена. Аврелий скрашивает часы путешествия тем, что рассказывает о Тринадцатом Дистрикте, в котором тоже мало кто решил остаться. Все разбежались из своей подземной тюрьмы как крысы с тонущего корабля. Остался лишь минимум, способный поддерживать все подземные коммуникации в достойном состоянии.
– Достойном для чего? – почему-то настораживается Китнисс, но Аврелий не успевает ответить, потому что поезд достигает своей точки назначения, и останавливается.