Приют героев
Шрифт:
– На сегодня прием закрыт! – кричала Сестра-Могильщица. – Приходите через неделю! Сударь, ваша чахоточная кузина обождет на леднике! Я кому сказала: через неделю!
– А почему этих принимают? – бузил упрямый сударь, тыча пальцем в дрейгуров с носилками, где возлежали бесчувственные квесторы. – Несправедливо! Как своих, так вне очереди, а как наших, так прием закрыт!
– Эти живые! – разъясняла Номочка, с трудом сдерживаясь от рукоприкладства. – Их лечить будут!
– Ага, живые! – не сдавался бузотер. – Нашли дурака! Знаем мы ваше лечение…
Сама Анри после краткой беседы с квизом и гроссом поспешила оставить перекресток, во избежание. Из отряда барона ее мог разоблачить
Но «дама за семью печатями» не произнесла ни слова, если не считать команды: «Лю, рядом!» – и удалилась к бесчувственному сыну. Положив голову Кристофера к себе на колени, она смежила веки и затихла.
Пес лежал у ног хозяйки, хрипло пыхтя.
Впрочем, драка животных кое-кому пошла на пользу. Вместе с бригадой дрейгуров на перекресток явился и Фернан Тэрц, притворяясь, что сгорает от любопытства, или действительно сгорая от оного – редкий случай, когда личина и сущность совпали. Пожалуй, увидь барон лже-стряпчего здесь и сейчас, мог бы и сорваться от такого сюрприза. Но барон глазел на драку, а Тэрц не растерялся: мигом разоблачась до подштаников и презрев ливень, хитрец затесался меж дрейгурами, подхватил носилки на пару с одним из «условно-живых» и удалился в кадавральню. Походка вразвалочку, восковое радушие на приятно-глупом лице, олово тусклых глаз, механический ритм движений – Анри даже засомневалась, жив ли профос.
Совсем другой человек стал, спасибо за внимание…
– Так мы идем, милочка? – перебил ее воспоминания Фрося.
Анри кивнула.
К вечеру небо очистилось. Высыпали первые, самые любопытные звезды. Светлячки, мерцая, всматривались в суетные дела, творившиеся на тверди земной. Присев на крыльцо, медля встретиться с Германом лицом к лицу, барон в ответ любовался сияющим чудом. В городе редко смотришь на небо; куда чаще клянешься Овалом Небес, поминая к месту и не к месту. Сейчас небосвод походил на бархотку королевы, подмигивая из глубины россыпью бриллиантов.
Величие тайны, спел бы трубадур.
Тишь да гладь, отметил бы скромный мещанин.
Скоро ночь, почесал бы в затылке случайный путник, застигнут во чистом поле.
У каждого нашлось бы, чем помянуть уходящий день. Зато несколько часов назад, когда над гиблым перекрестком разверзлись хляби небесные – слов не хватало, да и не нужны они были, слова…
…Складывалось впечатление, что там, наверху, косорукая поломойка взялась драить шваброй грязные облака. Раз за разом дуреха выкручивала тряпку в подставленное ведро, на дне которого по
«Уж не чурихцы ли дождь наслали? – отстраненно думал Конрад, стараясь привести в чувство племянника: Герман сполз с коня ему на руки и потерял сознание. Должно быть, от радости видеть любимого дядю. – Вполне могли: воякам пыл остудить. Если так, колдун-темпестор у них на редкость бестолковый. Сидит, небось, в башне, лентяй, и в ус не дует. Битва закончена, пора бы и солнышку выглянуть…»
С усилием приподняв молодого стратега, барон растегнул ремни, стащил с Германа мятую кирасу, разодрал, не церемонясь, ворот рубахи. Усадил, прислонив спиной к валуну – настоящему, не ложному камню, случайно отбившемуся от общей «кладки». Дождь, наивный лекарь, старательно поливал контуженного; пыль превращалась в грязь. Барону приходилось держать племянника, чтобы тот не соскользнул в лужу. Грудь стратега тяжело вздымалась и опадала, лицо коверкали неприятные судороги, искажая знакомые черты; глаза под веками жили отдельной жизнью, как у спящего, который видит страшный сон.
Рядом, ничуть не стесняясь, по-волчьи зализывала порез на руке рыжая девица, абсолютно голая после обратного превращения. «Агнешка Малая,» – вспомнил Конрад, отметив, что девица хороша собой, и нагота ей к лицу, поскольку выглядит совершенно естественной. Рука девицы для постороннего зрителя воспринималась скорее как левая передняя лапа, но это Агнешку не портило. Словно подслушав чужие мысли, рыжая со значением подмигнула барону и принялась наконец одеваться во что попало. Как ни странно, частично одевшись, рыжая стала смотреться гораздо более вызывающе, чем раньше.
– Позвольте, я помогу вам.
Над Конрадом, серебристым тополем над кустом ракиты, навис благообразный старец. Раздражающе высокий, прямой, с аккуратной бородкой, где еще сохранились смоляные нити. Смотрел старец с искренним сочувствием. По вышитому тюбетею, седым кудрям и халату незнакомца струилась вода, но он не обращал на ливень ни малейшего внимания, словно аскет-дождевик из секты «Aqua-vita».
– Буду весьма признателен… – пробормотал барон, вставая и машинально отряхивая колени.
Старец ничего не стал делать или говорить. Он внимательно посмотрел на Германа – и тот открыл глаза! Взгляд у горе-командора был мутный, бессмысленный. Фон Шмуц-младший зашевелился, но как-то невпопад: жужелица вдруг забыла, для чего ей нужны лапки.
Вспомнив репутацию здешних чародеев, барон вздрогнул.
– Не беспокойтесь, прошу вас, – улыбнулся старец с большой долей иронии. – Юноша жив. А мы не делаем бидриоганов из живых. Эти конвульсии – последствия удара в голову… м-м… метательной булавой, если не ошибаюсь. Головокружение, потеря координации движений, расфокусированный взгляд. Все симптомы налицо. Ваш родственник?
– Племянник.
– Рада вас видеть, барон! Какими судьбами?
Впервые Конрад имел счастье лицезреть вигиллу при исполнении в одном шелковом халатике и босиком. Халатик Генриэтта без особого успеха пыталась запахнуть, но делала это не слишком убедительно, с заметной кокетливостью. Прикрыться личиной она и не подумала.
Барон отметил сходство поведения Генриэтты Куколь и рыжей хомулюпусицы Агнешки, после чего слегка покраснел.
– Разрешите представить вам, гроссмейстер: барон фон Шмуц, обер-квизитор первого ранга. Мы с его светлостью знакомы по службе. Барон, перед вами – Эфраим Клофелинг, глава Совета Высших некромантов Чуриха.