Приют Грез. Гэм. Станция на горизонте
Шрифт:
– С каких это пор дамы стали говорить комплименты мужчинам?
– Это не комплимент. В ранней юности я мечтала о таком друге, как вы. Вероятно, тогда многое вышло бы по-другому.
– Я люблю – и этим все сказано.
– Любите?
– Правда, не в общепринятом смысле. Я люблю все: природу, людей, деревья, облака, страдания, смерть. Одним словом – жизнь! Я – оптимист и экстремист любви.
– У вас было мало разочарований…
– Очень много!
– И тем не менее?
– И тем не менее!
– Странно…
Лампа
– Нынче вечером вы не играете, сударыня?
– Завтра начну. Видите ли, именно поэтому я и подумала о вас и решила вас навестить…
Женщина вынула из сумочки программку и протянула Фрицу.
Он прочел вполголоса: «Богема» – опера Россини. Мими – Ланна Райнер».
– Да, я должна петь партию бедной маленькой Мими. На генеральной репетиции сегодня я очень живо вспоминала вас и ваш Приют Грез. Наши актеры нынче – уже совсем не богема. Они хорошо воспитаны, очень корректны, весьма добропорядочны, а у вас я все еще ощущаю некоторый налет эдакого…
– Вы играете завтра в «Богеме», – мечтательно протянул Фриц. – Я долго не мог слушать эту вещь, потому что она меня слишком брала за живое. Там изображена очень сходная судьба. – Он кивнул на красивый портрет на стене. – Но завтра я обязательно пойду.
– Я очень рада. Может быть, вы потом скажете мне свое мнение?
– Когда это можно будет сделать?
– В тот же вечер.
– Но вы же наверняка приглашены?
– Да, это правда – даже всей мужской частью местных сливок общества.
– Значит…
– Вовсе нет! Эти пошляки мне отвратительны. Я хочу наконец беседовать с настоящими людьми. А говорить комплименты всякий мастер. Цель всегда крайне эгоистична и насквозь видна. Терпеть их не могу! – Она встала. – Значит, около десяти у малого входа.
Фриц поцеловал ей руку.
– Благодарю вас за это.
Она странно взглянула на него.
Потом ушла. Фриц светил ей, пока она спускалась по лестнице. Лампа отбрасывала диковинные пятна света и тени на ступени и перила.
Еще час Фриц посидел при лампе. Он больше не читал, просто размышлял о странностях человеческого бытия. Его даже дрожь пробрала, когда он подумал, насколько все случайно и призрачно в жизни. Капелька тумана, дуновение вечернего ветерка – они не ведают, откуда берутся и куда деваются… Так и человеческая жизнь – лишь смутный сон перед рассветом…
Свет лампы покойно лежал на красивом портрете.
И лицо на нем улыбалось.
IV
Весеннее солнце ослепительно сияло над привокзальным бульваром. Ласточки щебетали, строя свои гнезда в просторном портале, несмотря на шум и суету вокруг.
Элизабет медленно пересекала площадь перед вокзалом, когда прибыл поезд и толпа людей выплеснулась на площадь. Элизабет невольно остановилась. И вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Пара дерзких серо-голубых
Фриц сидел в своей мансарде и подбирал краски. Вдруг вверх по лестнице взлетели шаги, дверь распахнулась, и громовый голос воскликнул: «Фриц! Старина Фриц!» – а крепкие руки схватили его в объятия.
– Эрнст, мальчик, неужто это ты, собственной персоной? Откуда ты взялся нежданно-негаданно?
– Просто взял и удрал. Покончил с этим училищем для старых дев на восемь дней раньше. Фриц, дружище, на дворе весна, разве можно в такое время зубрить контрапункт и фугу? Я больше не мог – и вот я тут. Где же девушки этого города? Немедленно их всех сюда! Мне нужны целые полчища особ женского пола!
– Спокойно, спокойно, мой мальчик. В маленьком городке жизнь течет тихо. А у тебя бешеный темп. Может, тебе стоит сперва освежиться и выпить чашечку кофе?
– Идет! Ты прав! Нужное и практичное вечно вылетает у меня из головы. Итак, вторгаюсь в твою святая святых и потоками радоновых вод провинциального городка начисто вымываю из головы грешные мысли большого города. А потом – чаю, Фриц! Только настоящего, крепкого, какой бывает только в твоем Приюте Грез! Идет?
Уже через секунду он плескался и фыркал за стеной, пока Фриц накрывал к чаю.
– Ну, Эрнст, а теперь давай рассказывай.
– Чего там рассказывать! Это дело для старых баб! Займусь им, когда состарюсь, поседею и дряхлым беззубым старцем засяду за мемуары. Но чтобы теперь? Я здесь! И этим все сказано!
Фриц добродушно улыбнулся:
– Еще успеешь наговориться.
– А вот ты, Фриц, давай выкладывай. Как у тебя дела? Как твои картины? Все закончил? Доволен?
– Я обрел модель для моей большой картины и вместе с тем новую молодую и прелестную приятельницу.
– Она хороша собой?
– В высшей степени.
Эрнст радостно присвистнул.
– И чиста, как ангел, Эрнст!
– Чиста? Чиста… – Он посерьезнел. – Это много. Или даже все… Ты ее любишь, Фриц?
– Как тебя, Эрнст.
– В таком случае пусть она будет мне сестрой.
– Так я и знал, Эрнст. Спасибо.
– Ну, это же само собой разумеется, Фриц.
– Сколько времени ты здесь пробудешь?
– О, сколько вздумается. До смерти надоело жать на педаль. Хочу в Лейпциг – там мне дадут последнюю шлифовку. А как дела у Фрида? Он сейчас здесь, да?
– Да, вот уже несколько недель. Он закончил курс в Дюссельдорфе и теперь трудится тут. Получил заказ на две крупные картины, а кроме того, рисует узоры для фабрики обоев. Между делом продает также экслибрисы, монотипии, а чаще – рисунки пером и силуэты из черной бумаги, оформляет книги, – в общем, дела у него идут неплохо.