Приют Грез

Ремарк Эрих Мария

–  С каких это пор дамы стали говорить комплименты мужчинам?

–  Это не комплимент. В ранней юности я мечтала о таком друге, как вы. Вероятно, тогда многое вышло бы по-другому.

–  Я люблю - и этим все сказано.

–  Любите?

–  Правда, не в общепринятом смысле. Я люблю все: природу, людей, деревья, облака, страдания, смерть. Одним словом - жизнь! Я - оптимист и экстремист любви.

–  У вас было мало разочарований…

–  Очень много!

–  И тем не менее?

–  И тем не менее!

–  Странно…

Лампа начала потрескивать.

Фриц взял серебряное блюдо с вишнями и поставил его перед дамой.

–  Нынче вечером вы не играете, сударыня?

–  Завтра начну. Видите ли, именно поэтому я и подумала о вас и решила вас навестить…

Женщина вынула из сумочки программку и протянула Фрицу. Он прочел вполголоса: «Богема» - опера Россини. Мими - Ланна Райнер».

–  Да, я должна петь партию бедной маленькой Мими.

На генеральной репетиции сегодня я очень живо вспоминала вас и ваш Приют Грез. Наши актеры нынче - уже совсем не богема. Они хорошо воспитаны, очень корректны, весьма добропорядочны, а у вас я все еще ощущаю некоторый налет эдакого…

–  Вы играете завтра в «Богеме», - мечтательно протянул Фриц.
– Я долго не мог слушать эту вещь, потому что она меня слишком брала за живое. Там изображена очень сходная судьба.
– Он кивнул на красивый портрет на стене.
– Но завтра я обязательно пойду.

–  Я очень рада. Может быть, вы потом скажете мне свое мнение?

–  Когда это можно будет сделать?

–  В тот же вечер.

–  Но вы же наверняка приглашены?

–  Да, это правда - даже всей мужской частью местных сливок общества.

–  Значит…

–  Вовсе нет! Эти пошляки мне отвратительны. Я хочу наконец беседовать с настоящими людьми. А говорить комплименты всякий мастер. Цель всегда крайне эгоистична и насквозь видна. Терпеть их не могу!
– Она встала.
– Значит, около десяти у малого входа.

Фриц поцеловал ей руку

–  Благодарю вас за это.

Она странно взглянула на него.

Потом ушла. Фриц светил ей, пока она спускалась по лестнице. Лампа отбрасывала диковинные пятна света и тени на ступени и перила. Еще час Фриц посидел при лампе. Он больше не читал, просто размышлял о странностях человеческого бытия. Его даже дрожь пробрала, когда он подумал, насколько все случайно и призрачно в жизни. Капелька тумана, дуновение вечернего ветерка - они не ведают, откуда берутся и куда деваются… Так и человеческая жизнь - лишь смутный сон перед рассветом…

Свет лампы покойно лежал на красивом портрете.

И лицо на нем улыбалось.

IV

Весеннее солнце ослепительно сияло над привокзальным бульваром. Ласточки щебетали, строя свои гнезда в просторном портале, несмотря на шум и суету вокруг.

Элизабет медленно пересекала площадь перед вокзалом, когда прибыл поезд и толпа людей выплеснулась на площадь. Элизабет невольно остановилась. И вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Пара дерзких серо-голубых глаз на загорелом лице и впрямь упорно глядели в ее сторону. Она

смущенно потупилась. Потом посмотрела вслед удаляющейся стройной фигуре в сером дорожном костюме. Лицо показалось ей знакомым. Но, как ни старалась, она не могла вспомнить, кто это был.

Фриц сидел в своей мансарде и подбирал краски. Вдруг вверх по лестнице взлетели шаги, дверь распахнулась, и громовой голос воскликнул: «Фриц! Старина Фриц!» - а крепкие руки схватили его в объятия.

–  Эрнст, мальчик, неужто это ты собственной персоной? Откуда ты взялся нежданно-негаданно?

–  Просто взял и удрал. Покончил с этим училищем для старых дев на восемь дней раньше. Фриц, дружище, на дворе весна, разве можно в такое время зубрить контрапункт и фугу? Я больше не мог - и вот я тут. Где же девушки этого города? Немедленно их всех сюда! Мне нужны целые полчища особ женского пола!

–  Спокойно, спокойно, мой мальчик. В маленьком городке жизнь течет тихо. А у тебя бешеный темп. Может, тебе стоит сперва освежиться и выпить чашечку кофе?

–  Идет! Ты прав! Нужное и практичное вечно вылетает у меня из головы. Итак, вторгаюсь в твою святая святых и потоками радоновых вод провинциального городка начисто вымываю из головы грешные мысли большого города. А потом - чаю, Фриц! Только настоящего, крепкого, какой бывает только в твоем Приюте Грез! Идет?

Уже через секунду он плескался и фыркал за стеной, пока Фриц накрывал к чаю.

–  Ну, Эрнст, а теперь давай рассказывай.

–  Чего там рассказывать! Это дело для старых баб! Займусь им, когда состарюсь, поседею и дряхлым беззубым старцем засяду за мемуары. Но чтобы теперь? Я здесь! И этим все сказано!

Фриц добродушно улыбнулся:

–  Еще успеешь наговориться.

–  А вот ты, Фриц, давай выкладывай. Как у тебя дела? Как твои картины? Все закончил? Доволен?

–  Я обрел модель для моей большой картины и вместе с тем новую молодую и прелестную приятельницу.

–  Она хороша собой?

–  В высшей степени.

Эрнст радостно присвистнул.

–  И чиста как ангел, Эрнст!

–  Чиста? Чиста… - он посерьезнел.
– Это много. Или даже все… Ты ее любишь, Фриц?

–  Как тебя, Эрнст.

–  В таком случае - пусть она будет мне сестрой.

–  Так я и знал, Эрнст. Спасибо.

–  Ну, это же само собой разумеется, Фриц.

–  Сколько времени ты здесь пробудешь?

–  О, сколько вздумается. До смерти надоело жать на педаль. Хочу в Лейпциг - там мне дадут последнюю шлифовку. А как дела у Фрида? Он сейчас здесь, да?

–  Да, вот уже несколько недель. Он закончил курс в Дюссельдорфе и теперь трудится тут. Получил заказ на две крупные картины, а кроме того, рисует узоры для фабрики обоев. Между делом продает также экслибрисы, монотипии, а чаще - рисунки пером и силуэты из черной бумаги, оформляет книги, - в общем, дела у него идут неплохо.

–  Рад слышать. А что у Паульхен?

–  Как всегда непоседлива и любит перечить, торопится стать взрослой и действительно скоро станет.

–  Пойдешь со мной на вокзал, Фриц? Хочу забрать чемоданы.