Приютка
Шрифт:
– Хорошо, - пообещала Анна.
Сидя в камере, с тоской глядя в окно и думая о грядущем приговоре, Анна вспоминала приют.
«Мама, такая добрая, так меня любила, а я ее периодически доводила до того, что даже она меня была вынуждена наказывать», - думала Анна, - «Выпускной у нас был, красивый такой, мы были такими нарядными, праздновали, пили чай с пирожками… А зимой, помнится, мы колядовали…»
Вздохнув, вытерев слезы и повспоминав приют еще пару часов, Анна легла на койку и попыталась успокоиться. Девушка вспоминала фабричное общежитие, которое
Суд был через неделю. Анна, умывшись и вытерев слезы, собралась и была готова ехать в суд.
– Жалко, Аньку загребли, хорошая активистка была да и нас не выдала, - услышала девушка уже в суде голос Васи, но проигнорировала его существование. Злоба на политических за то, что она пошла под суд, не давала девушке покоя, поэтому Анна была рада, что она сидит довольно далеко от Васи.
Судебное следствие прошло быстро. Прокурор изложил суть обвинения, Анна с ним согласилась в полном объеме и признала свою вину. Когда девушке было предоставлено последнее слово, Анна, вытирая слезы, которые снова набежали на лицо девушки, сказала о том, что она ничего не знала, что это противозаконно, только догадывалась, что за подобные действия могут уволить с фабрики, что искренне во всем раскаивается.
Показания девушки и ее раскаяние, показания Авдотьи Исааковны, которая в своей речи охарактеризовала девушку в несколько раз лучше, чем она была на самом деле, произвели впечатление на судью. Несмотря на то, что прокурор попросил для девушки пяти лет каторги на Карийских рудниках, суд, ввиду малолетства и раскаяния подсудимой, приговорил девушку к трем годам лишения свободы.
«И поедет Нюрка на х.. по этапу», - подумала девушка, - «Все, Нюрка, п.здец тебе…»
С некоторым беспокойством и тревогой девушка начала ждать этапа.
========== Карийская каторга ==========
По приговору суда на свободу девушка должны была выйти 1 ноября 1889 года. Анна знала, что скоро она пойдет этапом, однако, подготовка к этому событию немало шокировала девушку.
Для начала в камеру к девушке пришел врач.
– Жалоб нет, чувствую себя хорошо, - коротко ответила девушка.
Бритье головы налысо, к некоторому удивлению парикмахера, не шокировало девушку. Анна сразу вспомнила, как они в приюте периодически обстригали волосы до плеч, чтобы в волосах ничего не завелось, и только годам к десяти девочкам разрешали оставить себе длинные волосы.
«А когда мне было шесть лет, у половины группы почему-то завелись вши, поэтому их обрили налысо, а нас, остальных, подстригли как пацанов», - вспомнила Анна и улыбнулась.
– Чего лыбишься? – удивился парикмахер.
– Да ничего, - ответила Анна, - То в приюте вечно обстригались, то месяц назад из приюта выпустилась – снова обстригаюсь, только на этот раз под ноль.
Заковывание в кандалы немало удивило Анну.
– Я же не уголовница, - удивленно сказала она.
– А политических тем более, в кандалах
Шокированная Анна замолчала.
Эшелон с заключенными приехал в Читу за две недели. Еще через сутки заключенные были в Нерчинске.
Осужденных вывели из вагона. Анна слегка зажмурилась от яркого солнца, которое отсвечивало от яркого снега, выпавшего в первых числах декабря.
«Сейчас бы исподтишка в маму на прогулке снежок кинуть, а не здесь в кандалах стоять», - подумала Анна.
Вдруг в голову девушки пришла неожиданная и необдуманная мысль: сбежать.
«В Москву, к маме», - подумала девушка и резко понеслась прочь.
«Спрячусь в вагоне, а потом как-нибудь доберусь до Москвы», - подумала Анна.
– Стоять, или сейчас собаку спущу!
– раздался окрик конвойного.
От неожиданности Анна остановилась.
– С вот этой кандалы не снимать, а если что – одевайте ножные, - сказал конвойный, пока жандармы возвращали девушку в строй, - Как фамилия?
– Рядченко, - сказала Анна.
– Рядченко уже сегодня узнает, что бывает за попытку побега, - услышала Анна.
«Плевать», - подумала девушка. – «Будь что будет».
Арестантов построили и повели в барак. Анну уже в бараке вывели из общего строя и увели в другое помещение.
– На лавку легла, - услышала Анна и уже окончательно догадалась о том, что ее ожидает.
– В следующий раз гладить не буду, отдеру как положено, - сказал жандарм, выталкивая Анну в барак.
«И еще он говорил, что гладить не будет, да какие же у него руки тяжелые, я все про маму думала, что у нее рука тяжелая, а у этого вообще…» - подумала Анна.
Со злобой на весь мир оглядев презрительным взглядом барак, в котором собрались те, кто по мнению Анны, были отчасти виноваты в том, что она попала на каторгу и которые тоже успели кого-то сагитировать, Анна без сил упала на нары.
С огромным трудом встав на ужин, Анна посмотрела в тарелку.
– Б…ь, это что за баланда, на х.., - воскликнула Анна, - Б…ь, .баный в рот, б…ь, из-за кого я сюда попала, из-за этих распроклятых политических, они меня сюда втянули, они меня в это дерьмо с головой обмакнули, из-за них я здесь!
– Жри давай, - толкнули девушку в бок.
Анна, продолжая внутренне материться, хлебала суп с мелкими кусочками картошки, после чего, вернувшись в крохотную комнатушку, наполненную людьми, воскликнула:
– Вот из-за кого я на каторгу попала, агитаторы проклятые, политические .баные! Вот кто мне жизнь испортил!
Под нескончаемые потоки мата из уст Анны, услышав которые, Авдотья Исааковна, несмотря на свою любовь к крепкому словцу, была бы немало шокирована, кто-то из знающих людей, предвидя надвигающуюся бурю, убрал из поля зрения девушки все ножи.
Анна все кричала и материлась, что вызвало недовольство у остальных каторжан.
– Кто-нибудь, заткните ей рот, надоело слушать!