Признание шефа разведки
Шрифт:
Споркин высказался против отпуска. Что может изменить ситуацию в будущем? Кто примет решение о том, что ничего не произошло? Такие дела могут тлеть месяцами, а то и дольше.
Кейси тоже не хотел прибегать к отпуску. Это может оказаться непорядочным по отношению к подозреваемому. Такие вещи часто кончались ничем. Расследование обвинений в заголовках газет ни к чему не приводило. А за это время карьера и имя человека оказывались запятнанными. Кейси пожелал узнать, в чем заключается наихудший аспект дела.
По мнению Споркина, это были сами пленки, запись телефонных
Кейси подумал, что ведь его ответственные сотрудники звонят своим биржевым маклерам, звонят все время.
Брань Хьюджела тоже станет проблемой, считал Споркин. Он привел некоторые примеры из разговора Хьюджела с биржевым маклером с такими крепкими выражениями, что, услышав их, присутствующие только покачали головами.
Споркин решил быть откровенным с Хьюджелом при частной встрече с глазу на глаз.
— Послушай, Макс, — сказал Споркин, — срок давности прошел, так что никто не может выдвинуть обвинение против тебя. Но ты должен уйти.
— Почему? — захотел узнать Хьюджел.
— Не понимаешь, — сказал Споркин. — Тебе придется давать показания в конгрессе, и они съедят тебя живьем.
Как пояснил Споркин, вся проблема сводится к лжесвидетельству, разумеется, неумышленному. Хьюджел может отречься от своих отрицающих все ответов на вопросы в редакции «Вашингтон пост», но не сможет опровергнуть магнитофонные записи. Конгресс — это не редакция газеты, где говори что хочешь и отрицай что хочешь.
— В общем, после этой истории с пленками путь один — отставка. Тогда конгресс оставит тебя в покое, — сказал Споркин, — тогда ты уже станешь историей в прошлом. Это мой совет, ты сам просил о нем. Вот я тебе его и даю. Это в интересах ЦРУ и в твоих интересах. Вот что я хотел сказать тебе и намерен сказать директору.
Вечером того же дня Хьюджел пригласил Кейси и Споркина к себе домой на ужин. Хьюджел чувствовал себя обязанным Кейси за назначение на должность заместителя директора по оперативным вопросам, несмотря на мощную внутреннюю оппозицию. Он глубоко сознает, что уже доставил Кейси неприятности своим назначением. Все трое за этим столом, вместе взятые, имеют менее чем годичный стаж и опыт работы в ЦРУ. А что касается обвинений, то это все ложь.
В присутствии Кейси Споркин предпочел занять нейтральную позицию.
Кейси упомянул, что Инмэн предложил административный отпуск для Хьюджела, не ограниченный каким-то сроком, вплоть до закрытия дела.
— Билл, — сказал Хьюджел, — я не для того приехал в Вашингтон, чтобы мне каждый день плевали в лицо. На таком заметном посту, как заместитель директора по оперативным вопросам, я не вижу возможности выиграть битву и отмыть свое имя, продолжая работать в этой должности. Руки связаны. Я не могу выиграть битву в качестве государственного служащего. Единственная возможность сделать это — стать частным лицом.
Споркин заметил, что, как он уверен, газеты скоро опубликуют всю историю.
Хьюджел обратился к Кейси:
— Если эти материалы нанесут вред ЦРУ, мне, тебе, то я ухожу в отпуск.
Кейси был не совсем уверен в целесообразности этого. Административный
— Если они опубликуют материалы, то это дискредитация. Я не стану портить репутацию Центральному управлению, тебе и уж конечно президенту. Я ухожу.
— Ну, что же, Макс, — сказал Кейси, — делай как знаешь. Утром следующего дня адвокат Хьюджела приехал в редакцию «Вашингтон пост» и сообщил, что они хотели бы встретиться еще раз. Он привез 16 документов из деловых досье Хьюджела и письмо с просьбой предоставить ему дополнительное время для сбора необходимой информации. Давать публикацию сейчас было бы «опрометчиво», сказал он.
Во второй половине того же дня та же самая группа вновь собралась в редакции. Хьюджел выглядел подавленным и нервничал еще больше, чем в первый раз. Мы (Тайлер и автор книги) сказали Хьюджелу, что не хотели бы повторения встречи в пятницу, когда он начисто отрицал некоторые свои действия в прошлом, а затем столкнулся с записью собственных слов, противоречащих его заявлениям.
Хьюджел начал было протестовать. Споркин сказал ему: «Слушайте их вопросы, и если вы не знаете, то так и скажите, что вы не знаете. Это вам не поможет, но если вы не знаете, значит, не знаете».
Мы сказали, что намерены опубликовать статью и материалы на следующий день и в нее войдут все заявления Хьюджела.
— Я хотел бы повторить мою просьбу, — заявил Споркин, выражая нетерпение. — Я все еще настаиваю на том, чтобы прослушать все записи.
Прослушали еще несколько пленок. За это время Хьюджел дважды с извинениями выходил в туалетную комнату. Наконец он попросил слова.
— Я прошу прощения за мои слишком поспешные ответы на ваши вопросы в пятницу, — начал он, — я не имел возможности все обдумать… Иначе мои ответы были бы значительно лучше. Я не намеревался делать вводящие в заблуждение заявления.
Он беспрестанно ломал руки и сильно наклонялся вперед. По его словам, он никогда не получал какой-либо выгоды от тех биржевых сделок. Возможно, он был наивным новичком, но он начал дело почти с нуля и оставил его с годовым оборотом в 100 миллионов долларов. Его чистая выручка составила 7 миллионов долларов.
Хьюджел сделал паузу. Затем сообщил, что в 1957 г. вышла книга «Успешные операции», которая содержала целую главу, посвященную успехам его компании. «Моя фотография была помещена на первую страницу журнала «Коронет», мы постараемся получить копию и переслать вам… Так что я гордился тем, чего я добился, я горжусь этим и сейчас».
Он перечислил свои качества: знание японского языка, опыт в международных делах, умение вести дела с иностранцами.
— Я согласился на эту работу, потому что хотел служить моей стране. Я сделал это, несмотря на большие финансовые жертвы. Вся моя жизнь и репутация поставлены сейчас на карту, — сказал он. Его глаза наполнились слезами. — Это нанесет огромный ущерб мне и моей семье… Тем, кто ни в чем не виноват. С которыми нельзя так обходиться. Это позор…
Его голос возвысился и принял драматический оттенок, точно как на магнитофонных пленках.