Признания грешницы
Шрифт:
– А ты в Бобровку не собираешься?
– Конечно, собираюсь.
– Тогда не выдавай меня. Я обещала ему, что ничего про него не скажу.
– Как-то все это странно, Глаша. Он же понимает, что рано или поздно я там появлюсь, мне же надо встретиться с Дашей. Ну, ладно, сделаю удивленное лицо. Договорились!
Позвонил Мирошкин. Лиза слушала его, нахмурив брови.
– Хорошо, спасибо, Сережа, за информацию. Я перезвоню. – И, обращаясь к Глаше: – За городом, на свалке, обнаружен труп Ларисы Трубниковой, любовницы Зосимова.
10
Только
– Вы всегда так знакомитесь с девушками? – улыбнулась ему Гера, щурясь от яркого весеннего солнца. Белая кожа, темные глаза и растрепанные черные блестящие кудри. Ее маленькие дети, такие же прелестные, как и их мать, играли в песочнице вместе с другими детьми, мамы которых непринужденно болтали на расположенных поблизости парковых скамейках. Все видели, как к Гере, стоящей ближе всех к песочнице, подошел молодой человек в джинсах и куртке и заговорил. И она, нисколько не смущаясь, стояла и разговаривала с ним, не кокетливо, а как-то очень спокойно или даже лениво. Она была живая, непосредственная и переполненная счастьем, которое светилось в ее черных глазах.
– Да, мы, художники, всегда так знакомимся с девушками. Чем не повод встретиться, пообщаться, полюбоваться на их красоту? Так вы хотели бы, чтобы я написал ваш портрет?
– Я должна буду его купить?
– О, нет, что вы! Я с радостью вам его подарю. Хотя, если у меня будет время и я возьмусь за большую работу, то, с вашего разрешения, сначала выдам ее за свою экзаменационную работу, получу оценку и только потом подарю.
– Если ее не заберут в фонд училища, так ведь? – Гера засмеялась. – Просто у меня подружка училась в вашем училище, и практически все ее работы остались в училище.
– Как ее фамилия?
И они какое-то время говорили о подруге Геры, Татьяне Хохловой, чьи работы были хорошо известны Валентину, после чего Валентин пригласил Геру с детьми в кафе и угостил лимонадом с пирожными.
Он любовался ею все то время, что находился рядом с ней, ловил каждое произнесенное ею слово, каждый взгляд и чувствовал, что с ним происходит что-то непонятное, словно с каждым вздохом он пьянеет и перестает ощущать реальность происходящего.
– Знаете, я хотел бы жить с вами, – вдруг сказал он то, что думал.
– Как это? – Гера со стуком поставила стакан с лимонадом на столик. Две разряженные в пух и прах крошки-девочки с аппетитом поедали свои пирожные и, конечно же, не понимали, что только что было предложено их матери. – Вы что, Валентин, серьезно? Влюбились?
И она захохотала! Да так звонко, запрокидывая голову, что он успел увидеть ее розовое нёбо, крепкие белые зубки и тонкую напрягшуюся белую шейку. В кафе было довольно много народа, словно все свободные от работы люди высыпали в этот весенний погожий денек на улицу, расселись по кафе и кондитерским, чтобы насладиться праздностью, бездельем, пирожными и заливающим весь город теплым солнцем.
На них обращали внимание, оглядывались, улыбались.
– Я замужем, моего мужа зовут Лева, и я очень люблю его. Но
И были долгие часы в парке, когда Валентин, влюбленный по уши в молодую маму Геру, не помня себя от возбуждения, радости и любви, переносил красоту из живого мира на бумагу, картон, холст и даже наждачную бумагу. Десятки самых разных портретов, выполненных в разных стилях, разными средствами – акварелью, карандашом, углем, маслом, – заполняли его маленькую квартирку, которую он снимал неподалеку от художественного училища.
Был день, когда в парке появился муж Геры, симпатичный мужчина, блондин с голубыми глазами, Лев, с которым она его и познакомила.
– Это вы пишете портреты моей жены? – Глаза Льва блестели особым блеском, как у мужчины, уверенного в своей жене, в ее верности и в том, что весь мир принадлежит только им, их маленькой и прекрасной семье. – Ну-ну, молодой человек!
Он не видел в нем соперника, чем задевал Валентина, но не понимал этого. Да, он был слишком молод, выглядел совсем как мальчик, однако и в его жизни было немало побед над женщинами, немало сердец, которые он разбивал случайно, как разбивают драгоценные сосуды, просто нечаянно задев их и уронив.
Гера же была женщиной его мечты, недосягаемая, не принадлежащая ему, а оттого еще более желанная, при виде которой Валентин испытывал такие физические ощущения, граничащие с полуобморочным состоянием от невозможности освобождения, что иногда едва сдерживался, чтобы не сорвать с нее платье прямо там, в парке, под удивленными и возмущенными взглядами свидетелей его безумия.
Понимала ли Гера, что, позволяя так часто видеть себя, она дразнит его и причиняет ему боль? Конечно, нет. Она настолько привыкла и привязалась к нему, и в этой своей невинной дружбе заигралась в панибратство, что все чаще привлекала его к своей хозяйственной жизни, поручая ему присмотреть за детьми, купить лекарство, помочь открыть тугой новый замок в кладовой, починить душ, отвезти вещи на дачу, сопроводить ее на рынок за продуктами или даже почистить живую рыбу!
В семье привыкли к Валентину, Лева улыбался, когда заставал его дома, помогающего жене, как если бы наверняка знал, что Валя – евнух. И причина такого спокойствия (Валя понимал это с какой-то даже завистью, словно ему самому это было не дано!) крылась в твердом убеждении супругов, что в мире есть место обыкновенной, чистой дружбе между мужчиной и женщиной. Словно о таких понятиях, как ревность, предательство или измена, они пока еще не задумывались. То есть не настало еще то время…
Валентин же наглотался всего этого яда давно и много. Мать и отец изменяли друг другу и лгали, глядя в глаза. Папин родной брат Аркадий украл у них, просто забрал себе оформленную на него в силу особых обстоятельств новую отцовскую машину. Бабушка оставила завещание, где все оставила опять же этому Аркадию.