Признаю себя виновным...

Икрами Джалол

Зайнаб и себе еще не хочет признаться, что на раздумье и на переоценку своей жизни толкнул ее действительно этот директор кишлачной школы… Нет-нет, она не станет даже в мыслях называть его имя… Мухтар оскорбляет своей нелепой ревностью то естественное чувство восхищения перед этим человеком, которое сегодня утром охватило ее. Смешно даже предполагать, что в ее восхищении перед силой слов, перед педагогическим умением директора есть хоть крупица влюбленности. Если бы подобное могло появиться в ее сердце — разве стала бы она рассказывать Мухтару! Право, оскорбительно, что Мухтар совершенно не допускает возможности возникновения у нее каких-бы то ни было мыслей и чувств, помимо женских, помимо любовных.

Сегодня

утром, пользуясь своим инспекторским правом, Зайнаб посетила урок литературы в восьмом классе. Анвар рассказывал о Белинском. О неистовом Виссарионе. Он начал с того, что подробно описал дворец русского вельможи. Перед Зайнаб, как и перед восьмиклассниками, возникло убранство великолепных дворцовых анфилад. Стильная мебель, яркие ткани, хрустальные люстры… Выпукло и ярко, деталь за деталью, рисовал словами Анвар. Вот проплыли по навощенному паркету в плавном танце великосветские пары: высшее офицерство в расшитых золотом мундирах и белоснежных лосинах. Декольтированные красавицы, украшенные брильянтами и рубинами… Уверенная поступь вельмож и важный говор царских чиновников. Подавляющая роскошь, принижающая человека пышность этикета…

Слушая Анвара, Зайнаб забыла на время о том, что она — инспектор областного отдела народного образования, в некотором роде начальство этого преподавателя литературы. Поймав себя на том, что она во все глаза смотрит прямо в лицо учителю, и даже кажется открыла рот от изумления, Зайнаб вздрогнула и подтянулась. Но минуту спустя, она увлеклась еще больше.

Анвар стал рассказывать о каком-то странном, стеснительном и плохо одетом человеке, бог знает как попавшем на празднество во дворец вельможи. Человек этот старался быть незамеченным. Он забился в уголок и вел тихую беседу в узком кружке молодых людей. Разодетые в бархат и шелка высокомерные лакеи разносили на серебряных подносах вина и фрукты. Даже они казались гораздо более значительными и солидными, чем этот пришелец из чужого мира. Кто же был он? Почему впустили его сюда, во дворец? Почему слушают его? И почему идет в его сторону сам хозяин — представительный, седовласый камергер дворца его величества?

Худенький, невзрачный человек — это литературный критик Виссарион Белинский, властитель дум передового общества того времени. Его пригласили сюда, чтобы узнать, какие идеи волнуют университетскую молодежь, почему сила слова возвышается над силой знатности и богатства. Хозяин дома, весьма образованный и самоуверенный, заведя разговор с Белинским, говорит с ним тоном высокомерным и полупрезрительным. Он хоть и удостаивает его беседой, но совершенно убежден: роскошная одежда, бесчисленные ордена и позументы, гордая осанка — всё это подавит разночинца Белинского. Хозяин с пренебрежением отзывается о революционном писателе и мыслителе Радищеве.

Он уверен, — Белинский не решится ему возразить.

Разговор привлекает внимание многих. Прекращаются танцы. Смолкает музыка. Всё больше и больше гостей собирается возле того места, где возник спор. Щеки Белинского внезапно покрывает лихорадочный румянец. Белинский поднимается с кресла. Глаза его горят. И вот полилась его речь. Голос крепнет и нарастает. Слова сливаются в фразы, сильные своей убежденностью и правотой. Великий критик и мыслитель — он бросает в лицо вельможному собранию смелые обвинения. Он разоблачает всю фальш этих рабовладельцев и защитников тирании. И сразу тускнеют брильянты, превращаются в жалкие тряпки бархат и шелк. Уверенность и важность сменяются растерянностью и испуганными улыбками. Белинский как бы вырастает перед всеми этими сановными пустышками. Мысль торжествует, торжествует правда. Белинский знает — перед ним кучка захвативших власть и богатство ничтожеств. За ним, за пределами этого дворца, — вся трудовая страна, весь огромный порабощенный, но поднимающий голову, народ. И это дает ему, маленькому и

невзрачному, право и силу высмеивать и обвинять власть имущих…

Прозвенел звонок. Урок кончился. Обычно мальчики и девочки не могут усидеть на месте, когда их зовет на перемену звонок. Сейчас они, а вместе с ними и Зайнаб, как зачарованные следят за Анваром. И хотя Анвар совсем не похож на Белинского, в его словах звучит та же сила и то же могущество, которые поднимали, дух предшественника революции. Это — сила народа, это любовь к правде, это умение зажечь правдой души человеческие.

Разве Зайнаб и сама не училась? Разве никогда не слышала она хорошего педагога? Нет, Конечно, в школе, а потом в техникуме, в учительском институте, были настоящие — умелые и страстные — преподаватели. Зайнаб была другой. Раздумье слишком редко трогало ее душу, слишком легко ей жилось… Да, слишком легко!

Глава 6.

Был в школу царевич отправлен для выучки встарь.

В оправе серебряной доску вручил ему царь.

И золотом с краю отец начертал для юнца:

„Обида учителя лучше, чем нежность отца“.

Муслихиддин Саади.

Что же это за такая особенная жизнь могла сложиться у маленькой Зайнаб? Уж не принцессой ли она была до той поры, пока не вступила в должность инспектора областного отдела народного образования?

Нет, Зайнаб была дочерью, правда, единственной дочерью, — батрака. Конечно, в тот год, когда она родилась, не было уже баев и помещиков на таджикской земле. Не было и батраков. Но отец ее и тогда еще носил прозвище Очил-Батрак. И он даже гордился этим прозвищем, хотя в год рождения Зайнаб уже давно был одним из самых известных и почитаемых в республике председателей колхоза. Дело в там, что раньше, чем занять такое высокое положение, Очил долгие годы батрачил и у богача-бая, и у кази-судьи, и у муллы. Он был так беден, что не смел и мечтать о том, чтобы обзавестись семьей. Часто рассказывал председатель колхоза Очил о том, как он женился, как в жены ему, забитому батраку, досталась городская девушка.

Вот эта давняя история:

В отдаленный кишлак, где батрачил в тот год Очил, тайно привезли из Самарканда девушку под паранджой, дочь ремесленника, Ойшу. Сам хозяин Очила позвал его как-то вечером в свой дом — оказал честь.

— Люди, с которыми я связан дальним родством, — сказал он Очилу, — привезли тебе невесту. Она молода и, кажется, даже красива. Она грамотна — училась в советской школе… — сказав это, хозяин презрительно сплюнул.

— Вы смеетесь надо мной и над моей бедностью! Кто из городских пожелает отдать свою дочь за человека без гроша в кармане?!..

— Бери и не рассуждай! А деньги на свадьбу я тебе дам. Припишу к твоему долгу. Отработаешь, — сказал хозяин и со смехом добавил: — Радуйся, что берешь одну, а не с готовым ребенком!

Тогда смеялся хозяин. Тогда смеялись и другие богатеи кишлака: они были уверены, что Очил взял к себе в дом опозоренную.

Но прошло время и пришел черед Очила смеяться. Девушку привело к нему большое несчастье. Она, да и сам Очил, не могли знать, что судьба свела их для радостной жизни.

Как же всё-таки получилось? Ойша, дочь сапожного мастера, одной из первых на их улице пошла учиться в советскую школу. Это не понравилось мулле и старым свахам, гадалкам и заклинательницам. Ойша стала бельмом в их глазу. И страшная месть ждала девушку.