Призрачно все...
Шрифт:
Поднимаясь обратно в палату, она почувствовала неприятное покалывание в груди. Чем меньше оставалось идти до палаты, тем острее чувствовалась боль. Остановившись у приоткрытой двери, она услышала странный диалог:
— Ты больше не выкуришь ни одной сигареты, не возьмешь в рот ни глотка спиртного. Только свежие фрукты и овощи, только прогулки на свежем воздухе… — гудел голос, показавшийся Кристине знакомым. — Ты должна родить этого ребенка, ни в коем случае от него не избавляйся!
— Вали отсюдова, извращенец гребаный! Гамадрил потный! Кто тебя ваащще, сюды пропустил?! — кричала проститутка. Но
— Забудь про аборт, это грех, это самое настоящее убийство. Никогда себе не простишь, дура! У тебя родится замечательный малыш, вот увидишь, вспомнишь потом мои слова…
Будучи не в состоянии больше играть роль пассивного слушателя, Кристина рванула дверь на себя и, очертя голову, кинулась в палату. То, что она увидела за дверью, лишило ее опоры и занавесило взгляд мутной пеленой.
Подобно загнанному зверьку, в углу кровати сидела «клюква», по цвету лица не отличаясь от болотной ягоды. Практически вплотную к ней по-турецки восседал… Венечка и, отчаянно жестикулируя, читал проповеди. Кристина тотчас разглядела крупные капли пота на его лбу, ее всю словно обдало ледяным душем: медлить нельзя, у Вениамина — гипогликемия.
— Слушай, как тебя там, — рявкнула проститутка, увидев в проеме дверей Кристину. — Позови медсестру, чтоб отогнала оленевода этого отседа. Замонал, блин!
Скользнув взглядом по Кристине, Венечка сморщился:
— Кажется, мы с вами виделись где-то… Хотя я не помню, извините… Вместо того чтобы звать медсестру, лучше помогите мне убедить… Ирину… Юникову в том, что аборт — это грех, это недопустимо.
Пока «клюква» ошарашенно разводила руками и возмущалась «Откуда ты… знаешь мои имя и… фамилию?», Кристина выскочила из палаты, отыскала сестринский пост и объяснила все веснушчатой медсестре. Та кинулась исправлять ситуацию, а Кристина подошла к окну, достала визитку «доктора Печкина» и набрала на сотовом номер.
Трубку сняли сразу же. Дребезжащий голос нельзя было спутать ни с каким другим.
— Лев Зиновьевич? Добрый день, это Кристина, я по поводу сбежавшего больного… Да, того самого. Передумала, стало быть… Я нашла его, записывайте адрес.
Шанс, в принципе, есть…
Надо признать, он столкнулся с явлением, которое не укладывалось в то, чему его учили в школе и вузе. Одно дело — «завести» остановившееся сердце и фактически воскресить больного, который стопроцентно был бы покойником, если бы не ты, и совсем другое — позвонить в прошлое. Не в Амстердам, даже не на Марс или Юпитер, что, несмотря на очевидную фантастичность, выглядело бы более понятным, нежели то, что сотворил на его глазах этот… диабетик. Этот… пришелец черт знает откуда.
Было около трех ночи, когда Изместьев, весь продрогший, вернулся к себе в квартиру и, стараясь не разбудить никого, тихо пробрался в спальню, быстро разделся и лег. Сна — как не бывало.
Он вдруг отчетливо вспомнил звонок, которому неделю назад не придал никакого значения, а сейчас был «на все сто» уверен, что звонивший говорил именно голосом Вениамина — Карла Клойтцера. И текст был примерно таким, какой он услышал полчаса назад, будучи за столом
Что это значит? И почему он, не самый плохой доктор в этом городе, так цинично и непрофессионально вел себя с Вениамином?! Что за покровительственно-снисходительный тон: «Хорошо, я постараюсь помочь, по симптомам диабета мы пробежимся в ближайшее время, а пока я тороплюсь… Извините, дела и так далее…»
Какие могут быть дела, когда он столкнулся с таким потрясающим феноменом!!! Надо было выпытать у него подробности, нельзя было отпускать его. Можно подумать, подобные чудеса на глазах Изместьева происходят ежедневно.
С житейских позиций объяснить произошедшее никак нельзя. Если один кадр — метаморфозу в салоне «скорой» — можно было еще как-то стереть из памяти и сделать вид, что ничего не произошло, обычная галлюцинация, пусть и массовая, то проигнорировать звонок в прошлое Изместьев при всем желании не мог. Он сидел в мозгу вживленным имплантатом и ежеминутно напоминал о своей чужеродности.
Аркадий повернулся на правый бок и чуть не вскрикнул: Ольги рядом на кровати не было. Быстро вскочив, он зажег свет и увидел возле окна на тумбочке записку.
«Не думай, что только тебе дозволено совершать театральные жесты. Я тоже могу уйти… Пусть не так эффектно, но не менее серьезно. Твоя жена».
Пройдя в комнату Савелия, он и там обнаружил пустоту. Итак, домашние последовали его примеру. Что ж, проглотим…
На сына это было похоже: чего греха таить, супруги Изместьевы частенько «куковали» ночь напролет в полной неизвестности: где Савелий, живой ли, здоровый ли…
Но Ольга… Куда могла пойти она? И что значит — «не менее серьезно»? Они что, больше не семья? А чему он, собственно, удивляется? В принципе, они давно скорее видимость семьи, нежели что-то настоящее. Возвращаясь после работы домой, Аркадий частенько ловил себя на том, что не испытывает особой радости, какого-то душевного подъема. Сплошные недомолвки с женой, каждодневный сыновний сарказм с издевками вперемежку. Случайные люди под одной крышей, короче.
Мышцы спины словно свело судорогой. Он и не знал, что пустота пустоте рознь. Тысячу раз оказывался раньше дома один, но никогда не было так пакостно на душе. Впервые ему стало жутковато. Одиночество не радовало, а, скорее, напрягало.
Аркадий вдруг ощутил укол самолюбия: он первым вернулся к остывающему очагу. Ненадолго же его хватило! Тряпка! Надо было проявить характер, потерпеть, заявиться утром, после того как у Ольги начнется рабочий день.
Одним из немногочисленных плюсов его профессии был сменный график работы. Хоть суббота на дворе, хоть вторник — все едино. Общепринятых выходных для «скорой» не существовало. «Поплохеть» соотечественнику могло хоть в будни, хоть в праздники. В последние — даже чаще.
Изместьев испытывал почти животное удовлетворение, когда все утром собирались на работу, а он, сытно позавтракав, укладывался спать после ночного дежурства. И, если ему не хотелось видеть домашних, что в последнее время случалось достаточно часто, можно было задержаться где-нибудь на полчасика, и спокойно заявиться в пустую квартиру.