Призрачный лес

Сагара Мишель

И у самой Крис не было жизни. Лишь тень ее, крошечный ломтик нескончаемой зимы. Из-за него. Он умер, но ей удалось удержать его.

"О, Крис, - промолвил он.
– Ты разрываешь мое сердце".

Той ночью пошел снег. Окно было закрыто, но не заложено ставнями, и он смотрел в него, как в телевизор. Хлопья падали, быстрые, яростные, и гневный ветер нес их над белой пустыней. Рябины берегли его тело.

Следующие пять дней он отказывался думать.

Жизнь в избушке сделалась почти нормальной, - если не считать

ночных кошмаров, в которых ему являлись шепелявые тощие тени.

Хуже всего приходилось растениям. Он ежедневно посещал их, разговаривал с ними, поливал, даже переставил поближе к свету. Однако они не поправлялись и продолжали чахнуть.

Во всяком случае не умерли, отметил он. Но и живыми не были. Джастин более не знал, есть ли разница между жизнью и смертью, однако прежде таковая существовала, он был уверен в этом.

– ...вот почему его надо пересадить, корни сделались слишком большими для... Крис, ты не слушаешь.
– Сестра вглядывалась в его лицо, и он схватил ее за руки.
– Ну пойми же, раз ты можешь любить рощу пахучих деревьев, что запрещает тебе насладиться красотой яшмового куста?

Он помолчал, держа ее за руки.

Она спросила:

– О чем ты молчишь?

– Нельзя же так... Жить и губить всякое растение, попавшее в твои руки.

Крис попыталась рассмеяться, но ее хватило только на тень, призрак смеха.

Джастин обнял ее и продолжил:

– А теперь самое главное. Речь идет о поливе...

Наступил шестой день. За окошком блистала морозная зима. Завтрак был хорош, Джастин даже забыл о холестерине. Он пил кофе со сливками, густо намазывал маслом хлеб и поглощал бекон полуфунтовыми ломтями.

– Джастин... это вредно.

Оторвавшись от своей тарелки, он усмехнулся.

– Я мертв. И пища не может повредить мне.

Крис не могла даже улыбнуться. И ее молчание, напряженное и горькое, лежало между ними, пока Джастин не встал из-за стола.

– Куда ты собрался?

– Погулять.

– А можно и мне с тобой?

– Крис...
– Обойдя вокруг стола, он крепко обнял сестру, так крепко, как ни разу в жизни не обнимал.
– Конечно. Пойдем со мной.

Он позволил ей хорошенько выговориться - сапоги его, на взгляд Крис, были слишком коротки и легки, да и снегоступы не по размеру, к тому же он небрежно застегнул куртку. Еще он не стал надевать шапку, и возможность позаботиться о нем притупила овладевшее Крис напряжение и успокоила - почти до нормального состояния.

Снаружи, конечно, стоял мороз, и Джастин ощущал холод всем телом. "Я мертв", - строго напомнил он себе, однако разницы как будто бы не было, и через десять минут он надел и шапку, и шарф, и варежки, вовсе лишив Крис повода для хлопот.

Стоя под нагими деревьями, лесовики следили за братом и сестрой.

– Крис, на нас смотрят, - бросил он беззаботно.

Она удивленно огляделась по сторонам.

Однако перед ней стояли те же

самые деревья, что и перед ним; брови сестры были сдвинуты, лицо бледно.

– Кто смотрит?

– Так, проверяющие.

Мертвые голоса напоминали шорох сухой листвы. Джастин прислушался к их тихому ропоту; как всегда, лесовики молили о весне, о смене времени года. Он вгляделся в лицо Крис, подобное самой зиме.

– Тебе нравится снег?

– Я всегда любила снег.
– Она украдкой глянула через плечо.

– А как насчет весны? Лета? Осеннего листопада?

Сестра молчала.

– В этом году птицы не прилетают к кормушке, не так ли?

Джастин обнял Крис за плечи, но она выскользнула из-под его руки.

– Джастин, прошу тебя...

– Пойдем, Крис.
– Он протянул ей спрятанные под варежками ладони, и после неловкой паузы сестра взяла его за руку. Она дрожала.

– Не надо плакать, - сказал он ласково.
– А то глаза замерзнут.

– Джастин, я не хочу туда.

– Но ты ведь любишь рябины, - ответил он, - и никогда уже не увидишь их в весеннем наряде.

Закусив губу, Крис кивнула:

– Мне все равно.

– Ты можешь и не ходить... сейчас. Но я должен это сделать.
– Он повлек ее за собой по снегу, и Крис покорилась, ведь вел ее Джастин. Так было всегда.

За ними, неловко переступая, побрели лесовики. Однажды он оглянулся, и одного нервного взгляда оказалось довольно: Джастин знал, чью смерть видел он в этих глазах.

Лед покрывал промерзшие рябины, однако круг их стоял незыблемо. Внутри него снег лежал совершенным, безупречно чистым покровом. Если Джастин и впрямь приходил сюда с лопатой, ломал корочку льда, взрывал снежный покров, взламывал заледеневшую землю, от трудов его уже не осталось следа. И он был рад этому.

– Пойдем дальше, Крис.

– Я не могу.

– Почему?

Она судорожно сглотнула.

– Просто не могу.

– Дело в этом круге. Вот и все. Я же с тобой.
– Он ненавидел себя за то, что заставляет ее плакать на морозе.

– Нет, ты не со мной, - возразила сестра, и в голосе ее послышалось обвинение.

– Я останусь с тобой, пока ты этого хочешь.
– Он протянул вперед руки, и, промедлив на границе минуту, Крис вступила внутрь круга. Рябины как будто сомкнулись над ними, деревья теснились друг к другу, словно согревая брата и сестру.

– Иди сюда, садись.

На лице женщины проступило сомнение, однако оба были одеты тепло, и, прикусив губу, она опустилась на снег - справа от центра круга. Крис не решалась приблизиться к середине, и Джастин не настаивал.

Он сел напротив сестры, и она обняла его - как часто делала, когда оба они были куда моложе.

– Назови худшее, что ты знаешь обо мне?

Крис надолго задумалась.

– Худшее? Худшее - это мама.

– Как - мама?
– Вопрос получился излишне резким.