Призрачный лес
Шрифт:
Крис рассмеялась:
– Ты спросил. И я не обязана отвечать... во всяком случае, это не волновало меня долгие годы.
– Нет, я хочу знать!
– Хуже всего была мама. Она так хотела сына - неведомо почему. И она всегда больше любила тебя.
– Взяв его за руки, она потянула их вверх.
– Но, по-моему, я кое-чему от нее научилась. Я люблю тебя, пусть ты и заглядывал в мои дневники. И когда ты был близок к смерти...
Она умолкла, и он вжался в кольцо ее рук.
– А что было лучшим?
– Лучшим? Ничего в отдельности. Лучшего было много:
– Я и сам от нее не в восторге.
– Ты даже не помнишь этого...
– Верно. Но сама мысль меня далеко не радует.
– Он сглотнул.
– И если ты хочешь, чтобы я осознал ее... прости - не могу.
– Я не хочу, чтобы ты чего-то там осознавал! Мне нужно только одно, чтобы ты оставался здесь, как будто ее не было, этой смерти.
– Но если останусь я, если здесь останешься ты, не будет остальных дней твоей жизни.
– А уж это позволь решать мне самой.
– Даже сквозь двое варежек он почувствовал, как напряглись ее руки.
Джастин был спокоен, хотя ладони сестры впились в его руки двумя якорями.
– Знаешь, - сказал он негромко.
– В детстве, в юности, ты была мне второй матерью, только более близкой. Ты ходила со мной в школу. Защищала от Тони Фискера... помнишь его?
– Он грустно улыбнулся.
– Когда-то ты обещала уберечь меня от всего...
– Помню.
– А я и не понимал, насколько серьезными оказались твои намерения, проговорил он ясным голосом.
– Однако я не имею права позволить тебе это. И, кажется, понимаю теперь, почему людям подобного не дано.
Он убрал свои руки; сделать это было мучительно трудно, так крепко держала сестра.
– Крис, я - твое прошлое.
– Что же в этом плохого? Вся наша жизнь есть сплошное прошлое, и будущее растет из него. Не зная прошлого, ты не можешь даже просто сказать: я ухожу. Джастин, ты эгоист.
– Я?
– удивился он.
– Я?! Ты убила целый лес, потому что не сумела примириться со смертью одного человека, и я эгоист?
Застонали под внезапно налетевшим ветром рябины, посыпалась снежная пыль. Крис подняла взгляд.
– Они созданы не для того, чтобы жить посреди вечной зимы, - негромко проговорил Джастин, пока сестра его обводила глазами живую ограду.
– Ты всегда любила жизнь. И говорила, что главный садовник - природа.
Она заплакала:
– Но они ведь только деревья.
Джастин неловко обнял ее и не разжимал объятий, потому что знал: сестра лжет.
– Худшее в тебе, - сказал он негромко, меняя тему.
– Худшее - твоя неуверенность в себе, которая лишь окрепла, когда мы повзрослели. Ты боялась, что, став взрослым, я отдалюсь от тебя, не буду больше нуждаться в тебе.
– А лучшее...
– он задумался на минуту. Потом усмехнулся: - Ты права. Лучшую черту назвать не так-то легко. У меня столько всего в памяти, за несколько дней не просеять.
Она напряглась.
– Моя смерть не изменит
– Мне не нужны одни воспоминания!
Джастин засмеялся.
– Нет, ты хочешь лишь воспоминаний. Неужели ты этого не понимаешь? Что я сейчас такое? Воспоминание, Крис!
– Нет, ты жи...
– Долго мы здесь?
Она не ответила.
– Разве я возмужал? Или чему-нибудь научился, совершил какие-нибудь новые ошибки, еще несколько раз разбил свое сердце? Неужели я наконец нашел любимое дело, нашел способ добиться того, во что верю? Переменилось ли во мне хоть что-нибудь?
– Джастин, почему ты так поступаешь со мной?
– голос ее был настолько тих, что ему захотелось замолчать.
Он не стал этого делать.
– Я не помню, как умирал, - проговорил Джастин монотонным голосом ушедшего глубоко в собственные думы человека.
– И я не помню теперь, как живу. На память приходят события, случившиеся годы назад, - но только не подробности последнего месяца.
Оторвавшись от трясущейся мелкой дрожью Крис, он встал. Сестра попыталась последовать его примеру, однако движением руки он приказал ей сидеть в белом снегу под черными рябинами.
Лесовики смотрели на них, однако шепелявый речитатив прекратился. Он слышал, как они разом затаили дыхание, словно перед смертью заклокотало в груди у больного эмфиземой.
– Расскажи, как я умер.
Крис долго молчала, он уже решил, что так и не дождется ответа. Повернувшись, Джастин заглянул ей в лицо. Солнце уже заметно склонилось к горизонту: они пробыли здесь куда дольше, чем он предполагал.
– Ты превысил скорость, - проговорила она бесцветным, едва ли не холодным голосом. Потемневшие, округлившиеся глаза ее смотрели на снег в центре круга.
– Шел дождь, и дороги сделались скользкими. Я всегда терпеть не могла, когда ты превышал скорость. Ты не был пьян, слава Богу... иначе это убило бы отца. Однако было темно и поздно. Наверное, ты и сам не понимал, насколько устал. Ты ведь знал этот участок дороги. Клянусь, ты проехал бы по ней даже во сне. Она вяло усмехнулась.
– Тем не менее ты погубил четыре дерева. А пятым оказался клен - огромный, старый, со стволом, крепким, как стальная балка.
– Цифры помнишь?
– Мне говорили, с какой скоростью ты мчался. Не помню... цифры назвали только один раз, и то какие-то нереальные. Я только кивала. Я это помню. Все задавали мне вопросы, а я кивала и улыбалась. Для меня было главным не встревожить отца дурацкой истерикой. Я не собиралась разрешать себе того, что позволено слабой женщине.
Он встал на колени в каком-нибудь ярде от нее - паломник, припавший к ногам святого.
– Похороны - вещь дорогая, но владельцы погребальных контор - люд не скандальный, они знают, как правильно обойтись с человеком, отупевшим от горя. Трудно с другими. Людям кажется, что любое молчание можно заполнить словами о том, как велика утрата, будто нам, родственникам, это не ясно. И они хотят добра, им не прикажешь: умолкни, заткнись, умри, молчи, как покойник.