Призрачный отель
Шрифт:
— Растворяются, как пустышки?..
Мстислава закрыла глаза, обозначив кивок.
Возвращался я в номер своей подопечной воодушевлённым. Открыл дверь ключ-картой, вошёл внутрь и обнаружил, что клиентка на месте. Она сидела на стуле и облизывала ложку. Пустая тарелка из-под творога стояла на столе, рядом лежал стеклянный колпак.
— Поели? — бодро спросил я и, взяв второй стул, развернул его, сел напротив клиентки.
— Да, спасибо тебе, сынок, — сказала бабушка. — Такого творожка я уж сто лет не ела. Раньше-то всё вкусное было — и творог, и молоко, и мясо. А сейчас кормят скотину
— Это понятно. А вы расскажите, что вас беспокоит.
Мысленно я поморщился и поставил себе троечку. Такой себе из меня тонкий психолог… Ну, да я особо и не претендовал. Мой профессиональный пик до недавних пор — фраза «Здравствуйте, что вам подсказать?». Я, как говорится, не волшебник, я ещё только учусь.
Бабушка положила ложку в пустую тарелку и глубоко вдохнула. В следующую секунду на меня хлынул поток всего того, что её беспокоило. И я едва не захлебнулся.
Пенсия слишком маленькая. На почте одни жулики, постоянно предлагают получать пенсию на какую-то карту — но её не проведёшь, она каждый месяц на этих жуликов в милицию жалуется, а милиция ничего не делает, только сидят и важничают. Дети у соседей слишком громко играют по вечерам, она телевизора не слышит, приходится громче делать, а потом соседи зачем-то в стенку стучат. Лавочки во дворе спилили — а зачем, кому мешали? Теперь и посидеть негде, понаставили вместо лавочек черт-те чего. А цены в магазинах ты видел? Это же грабители настоящие в магазинах сидят.
— Так-так-так, погодите, — вклинился я в первый же образовавшийся пробел. — Нет, вы скажите, что вас особенно-особенно беспокоит? Так, что прямо спать не можете?
Бабушка задумалась и сказала, что особенно-особенно её беспокоит американский президент.
«Приплыли, — с тоской подумал я. — Нет, скальп американского президента я, наверное, не достану. Даже если очень захочу. Как там Мстислава говорила? Объяснить, почему нельзя? Попробуем».
— Да разве ж это важно? — сказал я, стараясь улыбаться, как опытный психиатр. — Там, в этих новостях, вечно всякий бедлам творится. Из-за всего переживать — переживалки не хватит. Я считаю, что в первую очередь о себе надо беспокоиться. О своей душе. Если сам живёшь правильно, в согласии с собой, то и окружающие, глядя на тебя, подтягиваются. Помните, как там, у одного советского поэта: «Душа обязана трудиться и день, и ночь». Вы мне о своих сокровенных тревогах скажите. Ну вот, например, меня недавно очень тревожило, что моя работа настоящей пользы не приносит никому. Хотел, понимаете, гордиться тем, что делаю, а не получалось. А вы?
Пожевав сухими губами, бабушка приоткрыла душу:
— Туфли-то у меня — совсем разваливаются.
— Туфли?..
— Во, гля-ка, — бабка приподняла ногу. — Каши просют. А я, дура старая, уж и не соображаю, как новые купить.
Я уж было хотел снова объяснить старушке, что всё это есть тлен, материальные мелочи. Но потом решил: да фиг с ним. Это для меня проблема с туфлями — фигня, а у бабушки, может, с ними глубокая духовная связь. Меня честно предупредили, что работа, скорее всего, будет долгой, и к цели придётся идти извилистыми путями. Многие из которых могут оказаться тупиковыми. Туфли так туфли, для старта пойдёт. А там, может, я доверие бабушки завоюю, вот она мне и скажет чего-нибудь.
— А какой у вас размер? — спросил я.
Уже выйдя за
Я спустился вниз, пересёк холл — уже в реальном мире, не в призрачном. У стойки было многолюдно, я даже не бросил взгляд туда на предмет Изольды. Вышел из отеля и только переходя дорогу, вспомнил, что было не так. Вспомнил — и рассмеялся.
На телевизоре в номере висела салфеточка. У старшего поколения завешивать экраны было традицией. Нафига — не очень понятно. Нет, ну сегодня-то логично, мало ли, в какой пиксель следящую камеру вмонтировали хитрые инженеры. А вот в прежние времена — загадка. Может, от пыли, а может, ради какой-то сомнительной эстетики.
Почему-то эта салфетка, невесть откуда появившаяся, взволновала моё подсознание. Но, как это часто бывает, вытащив предмет беспокойства в сознание, я понял, что причин для беспокойства нет. Бабушка решила немного обуютиться, только и всего.
Бодро насвистывая, я добрался до ТЦ, в котором на двух этажах воцарился магазин дешёвой одежды и обуви. Там я неоднократно затаривался. Не столько из соображений экономии, сколько просто реально не видел смысла платить больше. В моей жизни был только один случай покупки дорогих джинсов, спасибо, больше не надо. Мало того, что они при первой же стирке полиняли тонов на двадцать, так ещё я их, как назло, облил хлоркой, посадив пятно на самом неприличном месте. С тех пор больше косаря на джинсы не трачу, принцип.
Я прошёлся по отделу женской обуви. Нашёл какие-то псевдокожанные туфли фасона «прощай, молодость». Заплатил за них кровных девятьсот пятьдесят рублей и пошёл обратно к отелю.
В этот раз, открыв дверь номера, я замер на пороге. Унявшаяся было тревога с новой силой долбанула по мозгам.
По мини-коридорчику, ведущему от двери к комнате, струился половик. Этакая пёстрая ковровая дорожка, призванная собирать пыль и не выполнять никаких полезных функций в доме.
Я прошёл в комнату, осторожно ступая сбоку от половика, с которым мне не хотелось иметь ничего общего. А войдя, чуть не выругался вслух матом.
На стене за кроватью висел советский ковёр, из тех, что своим узором могли бы вдохновить Лавкрафта. Кровать покрывал плед в красно-коричневую клетку, сотканный, должно быть, годах в восьмидесятых. На сиденьях стульев лежали вязаные поджопники. И даже шторы поменялись. Вместо безжизненных серых гордо свисали вызывающе золотые с длинной бахромой.
— Простите, пожалуйста, — нашёл я в себе способность издавать осмысленные сочетания звуков. — Мы же не познакомились даже. Меня Тимуром зовут, а к вам как обращаться?
— Лидия Ивановна я, — сказала старушка, вывалившись откуда-то из недр стенного шкафа.
— Лидия Ивановна, а чем это вы тут занимаетесь?
— Да что ж это за комната-то, будто и не по-людски, и жить-то не хочется. Дай, думаю, хоть украшу немножечко.
Прозвучало невинно.
— Ага, — сказал я. — Ясно… Ладно. Я вам туфли принёс, новые. Вот, попробуйте.
Рассыпаясь в благодарностях, плача и крестя меня поминутно, бабушка примерила туфли (я обратил внимание, что по комнате она уже гуляет в затасканных коричневых тапочках) и осталась весьма довольной.