Призрачный престол
Шрифт:
В какой-то момент Анвин выскользнула, перекатившись на кровать, и потянула Гарета за собой. Тот, невольно догадавшись о ее желании, оказался сверху. Гарет навалился на девушку, прижимая ее к кровати и снова входя в ее гостеприимно распахнувшееся естество. Их тела переплелись, ноги Анвин обхватили его сзади, и тогда Гарет все-таки не сдержался, проникая вперед, пронзая ее, как ему показалось в тот миг, до самой ее сути – словно бы поражая ее вовремя выставленным клинком. Грянула вспышка, перед глазами заплясали веселые искры, и когда все полностью завершилось, Гарет сполз с девушки, тяжело откидываясь на подушки. Она немедленно
– А врал, – рассмеялась Анвин, утирая с лица обильно выступивший пот и привстав на локте, – будто никогда не миловался раньше ни с кем. – Ее сосок, все еще острый, уперся ему в плечо. – Ну рассказывайте, лорд Крейтон, с кем именно вы кувыркались на сеновале прежде или после меня? Кто та прелестница, что обучила тебя этим штучкам?
– Никто, – буркнул он, чувствуя внезапно обиду. – Сама ведь знаешь, ты первая.
– Ни за что не поверю. Окажись ты девственником, столько бы времени ни за что не продержался, а так дай угадаю. Эгги? Сванта? Та, рыженькая, дочь вашего конюха, Кэрлит? Кого из девиц ты ублажал, покуда я лежала бездвижной в хладной могиле, мой милый лорд? С кем утешался, проливая ей в корсаж жаркие слезы по мне?
Она говорила шутливо, но наблюдала за Гаретом между тем столь пристально, как будто у того отросла третья рука, или скорпионий хвост, или нечто еще настолько же непотребное. Пытаясь скрыть замешательство, лорд Крейтон ответил:
– Моя собственная правая рука – вот мой единственный наставник, сударыня, в подобных науках, и закончим на этом бессмысленные споры. Ты, кажется, отвела меня сюда, чтобы мы как следует отдохнули? – Он неожиданно ощутил страшную усталость – будто несколько лет тащил на плечах горный хребет и только теперь осмелился сбросить его, распрямляя спину. – Раз так, предлагаю именно этим сейчас и заняться. Отдыхом, я имею в виду.
– Вот еще, – фыркнула Анвин, снова кусая его за ухо. – Собрался отвернуться к стенке и захрапеть? Вылитый мой муженек, никакой разницы. А согреть теплом несчастную страдалицу, столь долго изнемогавшую от одиночества и скорби? Подобной милости, светлейший лорд, от вас можно не ждать?
Вместо ответа Гарет привлек девушку к себе, гладя ее попутно по волосам. Анвин еще раз фыркнула, уже чуть менее сердито, и накрыла их обоих одеялом, крепко к нему прижимаясь. Ее горячее, потное тело тесно прижималось к нему, ее юркие пальцы еще некоторое время рассеянно шарили по его коже, но затем девушка неожиданно успокоилась.
Гарету показалось, будто Анвин собирается произнести что-то еще и уже почти собралась с духом, но минутой позже ее дыхание сделалось неторопливым и расслабленным, и девушка едва слышно засопела. Гарет понял, что она спит. Наверно, даже мертвым иной раз требуется отдых – особенно, когда столь многое осталось позади. Лорд Крейтон и сам чудовищно, немыслимо утомился – не только благодаря их жаркому совместному времяпровождению, конечно. За его спиной осталась страшная, непонятно каким снисхождением богов пройденная дорога, и он едва верил, что оказался, пусть и на краткое, наверное, время, но все же в относительной безопасности.
Вполне возможно, этот покой обманчив и Дунстан все-таки враг.
Может статься, король врет и вынашивает недобрые замыслы. Кто знает, может Дунстан Кольдинг приготовился воспользоваться им, Гаретом, ради завершения своего начатого двадцать лет назад
Гарет не заметил, как тоже заснул.
Иная жизнь, напомнившая о себе во время близости с Анвин, опять в полной степени пробудилась, наполняя его память хитросплетением образов и картин. Как и во все предыдущие ночи, он в очередной раз видел могучий замок, каскадом башен и стен вознесшийся на зеленых холмах, и знал, что эта неведомая и столь одновременно знакомая ему твердыня зовется именем Камелот.
Он снова сидел за просторным круглым столом, в окружении рыцарей, товарищей и братьев – некоторых по крови, и всех прочих, вне всякого сомнения, по духу. Он слышал раскатистый смех короля, совсем не похожего на Дунстана Третьего – светлобородого, могучего, статного. Он участвовал в сражениях, видел столкнувшиеся многотысячные армии, слышал лязг железа, ступал по пропитанной грязью траве.
Он любил женщин, убивал одних мужчин и пировал с иными, совершал подвиги, делал глупости и геройства, ездил в седле и ворочал тяжелым дубовым копьем, стрелял из лука и обнажал меч, а еще мыл посуду на замковой кухне, однажды в самом начале своего пути, когда явился в королевскую цитадель незваным и безымянным, из непонятного упрямства до времени скрывая от государя свое дворянское достоинство и ожидая случая себя проявить. Такая возможность непременно представилась, но еще раньше, за нежность не привычной к черной работе кожи, он получил прозвище Белоручки, которое сочинил, изгибая губы в ироничной усмешке, королевский виночерпий сэр Кей.
Он был верным вассалом своего монарха, служа ему без изъяна и всяких упреков, поднимая клинок против саксов, из занятого ими Кента напиравших на границы королевства, и приходивших из-за моря прочих захватчиков, а потом все однажды закончилось, как заканчивается любая легенда и сказка.
Их легенда, легенда о Круглом столе, завершилась на вересковом поле, которое называлось Камланн, посреди равнин Корнуолла. Неведомые в его родном мире названия – и одновременно привычные и как следует памятные. Враг выступил, и они выступили ему навстречу, и королевский стяг с красным драконом летел на ураганном ветру.
Была битва, и была слава, и была скорбь.
Но еще прежде, за несколько лет до того, как их общая звезда закатилась и светлобородый государь, поведший их из Камелота навстречу последней атаке и давно предсказанному ему року, пал подле верных ему рыцарей, сраженный своим заклятым врагом и его же насмерть сразив, Гарет повстречал одного человека, который сделался ему товарищем во многих странствиях и чье тонкое благородное лицо казалось теперь нестерпимо знакомым.
Рыжеволосый, статный, жилистый, предпочитающий легкие доспехи тяжелым, подвижный и ловкий. Обаятельный на банкетах, бесстрашный на ратном поле, не лезущий за словом в карман, никогда не забывающий о чести, но и не выпячивающий ее понапрасну, одержимый странной мечтой, за которую и умереть оказалось не совестно.