Призрачный сфинкс
Шрифт:
– Вы считаете, это необходимо? – осторожно спросил доктор Самопалов.
– Не знаю… Может быть… Иначе я когда-нибудь останусь где-то там… в тех иллюзиях…
– А вы, стало быть, не хотите остаться? – этот вопрос психиатра был продиктован профессиональным интересом.
Ковалев вздохнул и ответил, и вновь одни только губы шевелились на его застывшем лице:
– Я боюсь потеряться там, Виктор Палыч… Полностью раствориться… Это ведь как те самые матрешки – проникаешь все дальше и дальше… Иллюзии иллюзий… И еще я боюсь, что какие-то куски этих иллюзий проникнут сюда, и такая здесь начнется неразбериха… а нам и своей хватает…
«Попробовать какое-то другое сочетание нейролептиков? – подумал доктор Самопалов. – Выйти на Академию, запросить у них описание подобных случаев…»
– Если хотите, будем привязывать, Игорь Владимирович, – сказал он.
Ковалев едва заметно, одними губами, усмехнулся:
– Все-таки не желаете именовать меня Демиургом, Виктор Палыч… Ну и ладно, больше настаивать не буду. Суть-то не меняется, как ни назови. Мир можно называть царством вечно движущейся неуничтожимой материи – но он-то от этого не станет менее иллюзорным…
…Вечер в квартире доктора Самопалова начался вполне традиционно: неспешный ужин (а не три глотка чая с бутербродом, как вчера), обмен новостями с женой. Впрочем, о странностях Демиурга-Ковалева Виктор Павлович супруге не говорил. Потом, после информационной программы, в телевизоре потянулся все тот же бандитский сериал – хотя, возможно, и другой: психиатру все они казались одинаковыми – одним бесконечным тупым фильмом. Жена с вязанием устроилась на диване, а доктор Самопалов уединился в другой комнате и приступил к чтению газет. Был обычный вечер обычного дня…
Метаморфоза произошла стремительно и незаметно.
Услышав стук копыт, он резко обернулся и увидел показавшихся из-за пригорка всадников на черных конях. Можно было упасть на землю, затаиться в высокой траве, но его уже заметили. Всадники пришпорили коней – и он бросился к лесу, и злоба и страх переполняли его, и он готов был разорвать на куски этих тварей в зеленых плащах – но их было слишком много. Позади нарастал угрожающий топот копыт, а впереди приближался лес – скорее, скорее, нырнуть в густую зелень, скатиться в овраг, забраться поглубже в чащобу, где нет прохода коням… А что-то внутри призывало остановиться, встретить врагов, наброситься на них, рвать на части – кровь! кровь! Много крови… Пьянящей, прибавляющей сил… Нет, нет – в лес! Врагов слишком много…
За спиной раздался резкий звук – и тут же предплечье обожгла боль, словно прошелся по нему невидимый острый нож. Он, коротко взвыв, вломился в затрещавший кустарник, в гущу ветвей…
…Виктор Павлович вскочил с кресла, газета с шорохом упала на пол. Предплечье болело, причем довольно сильно.
– Что такое, Витя? – встревоженно спросила возникшая в дверях жена. – Ты чего кричишь?
Доктор Самопалов, потирая левое плечо, некоторое время застывшим взглядом смотрел сквозь нее, затем, сделав над собой огромное усилие, сказал приглушенным голосом:
– Все в порядке, Наташа. Кажется, задремал, привиделось что-то…
Жена
Доктор Самопалов, обхватив правой ладонью больное место, застыл у подоконника, заставленного горшочками с кактусами, и почувствовал, как неприятный холодок волнами накатывается на сердце – и сердце то замирает, то начинает учащенно биться. Виктору Павловичу было очень не по себе, если не сказать больше. Он ни на мгновение не усомнился в том, что психически вполне нормален – и в тоже время был абсолютно уверен, что пережитое несколько мгновений назад отнюдь не привиделось ему.
В память впечаталась проселочная дорога, сбегающая с пригорка. Она рассекала широкий луг, поросший застывшей в безветрии густой темно-зеленой травой, в которой то тут, то там пестрели яркие цветы. Лес дугой охватывал луг, над лесом светило солнце, и там, на дальнем конце этой дуги – он знал это! – затаившись в кустах, его поджидали еще двое, поджидали именно его, третьего охотника. Он мог добраться до тех кустов по кромке леса, дабы не подвергаться опасности на открытом месте – день-то был в самом разгаре, – но там путь преграждал глубокий овраг, вдающийся в луг. Гораздо быстрее было обойти этот овраг по лугу, напрямик, – на дороге никого, и ни звука не доносилось из-за пригорка. Прошагать по траве – и присоединиться к остальным охотникам.
Доктор Самопалов знал, что это вовсе не его мысли, не его ощущения… и не его тело! Там, на том неизвестно откуда взявшемся и неизвестно где находившемся лугу, он был не Виктором Павловичем Самопаловым, сорокашестилетним врачом-психиатром, человеком – там, на лугу, убегало от опасности существо, покрытое длинной бурой шерстью, злобное существо, жаждущее крови, направлявшееся вместе с двумя другими добывать кровь, свежую кровь… Он, Виктор Павлович Самопалов, на какое-то время стал этим существом, и в него стреляли – да, тот резкий громкий звук за спиной был выстрелом… И хотя рана была нанесена другому, чужому телу – боль теперь ощущал и он, человек, а не только тот мохнатый злобный монстр…
Доктор Самопалов прислонился лбом к оконному стеклу. Плечо продолжало болеть. Ему было страшно.
«Боюсь, что куски этих иллюзий проникнут сюда…» – так сказал Ковалев.
Доктор Самопалов стоял у окна и растирал плечо. Он по-прежнему не сомневался в том, что вполне психически здоров и не галлюцинирует. Не было предпосылок для того, чтобы вот сразу взять да и сойти с ума.
Доктор Самопалов думал о том, что Ковалев, судя по только что случившемуся феномену, может быть очень и очень опасным для окружающих.
«Не только к кровати привязывать, но и накачивать до полнейшей отключки, – потерянно подумал он. – Чтобы себя не осознавал…»
Вечер был довольно теплым, но доктор Самопалов дрожал от озноба.
18. Ритуал
Слуга разбудил Сергея осторожным стуком в дверь. Небо уже посветлело, в комнате было прохладно и из-за распахнутого окна не доносилось ни звука. Выцветшие звезды едва угадывались в вышине, и только бледный серп одной из здешних лун пытался противостоять наступающему рассвету.