Призрак Белой страны
Шрифт:
— Зачем же так? — надул губы Никита Никодимович. — Коль мы начали сотрудничать…
— Коль начали сотрудничать, извольте слушать о себе правду.
Степанов вздохнул, развел руками. Его собеседник продолжал:
— Тяжело стало без госпожи Федоровской?
— Еще бы! Наш бизнес сопряжен с большим риском. Поэтому и нужен известный, уважаемый в городе человек. Такой, как вы.
— Дело прибыльное, не спорю. Но ведь и опасное.
— Полиция так ни до чего и не докопалась.
— Откуда вы знаете?
— У вас наверняка информация более серьезная.
— Как верно заметили: пока! И не забывайте об убийце. Он начал вершить свое правосудие именно с Федоровской.
— Вы изволили сказать «правосудие»?
— Шутка.
— Дело совсем не шуточное…
— Ладно, не буду, — вроде бы согласился сидящий напротив. И тут же опять: — Но ведь Федоровскую убили!
— По моим сведениям ее убили за политику. Она была связана…
— Она была убита, потому что убийца посчитал, такая женщина вредна для морали и нравственности нашего города, — перебил собеседник.
— Все шутите.
— Нет, не шучу.
Степанов ощутил, как по спине пробежал холодок страха. Поведение явившегося на встречу человека нравилось ему все меньше и меньше.
— Ладно, — послышалось примирительное. — Есть одно главное условие нашего сотрудничества: никто и никогда не должен узнать о моей роли в вашем «бизнесе».
— Никто и никогда! — подтвердил режиссер. — Вы появились инкогнито. Я так удивился, увидев именно вас.
Глаза собеседника лукаво блеснули:
— Вам требуются мои контакты, связи?
— Желательно бы.
— Кто именно?
— Многие чиновники и их жены в Старом Осколе захотели бы иметь такую роскошь, да по соответствующим ценам… вы меня понимаете.
— А что еще у вас есть?
— Много чего. И все, минуя таможню. Выгода полнейшая. Я сам был человек маленький, лишь иногда посредничал. А вот теперь, после смерти Зинаиды Петровны, многое пришлось брать в свои руки.
— Вы, случаем, не знаете, кто убил Федоровскую?
— Откуда?! Однако человек тот ужасно опасен и… безрассудно смел. Пробраться на второй этаж дома актрисы, когда вокруг столько слуг! И собака во дворе.
— Он проник ночью. Да и слуги — одно название. Засыпают раньше хозяев.
— Откуда вам известно?.. В таких подробностях.
— Подумаешь! — хмыкнул собеседник, — весь Старый Оскол в курсе того, что Федоровскую убили ночью. А насчет слуг… у меня ведь они тоже есть. Кому, как не мне, знать их дурной характер. Вопрос в другом: кто тот безрассудно смелый убийца?
— Да, — согласился Никита Никодимович, — вопрос остался без ответа.
— Не для меня.
— Как?! Вы в курсе?!..
— Еще бы.
— Почему не сообщите в полицию?
— Зачем доносить на себя?
Степанов нервно хихикнул. Почему-то собеседник начинал его пугать всерьез. В его постоянных, настойчивых до неприличия шутках было что-то жуткое, завораживающее.
— Вернемся к нашим делам! — чуть не в истерике воскликнул режиссер.
— Вернемся, —
— Зачем так грубо?..
— Как уж есть. Только задача у меня другая. Как говорит наш любимый начальник полиции Корхов: «Очистить город от скверны».
— Корхов имеет отношение к убийствам? — невольно вырвалось у Степанова.
Собеседник захохотал. От этого смеха у режиссера онемели внутренности. Либо прекращать глупую игру, либо…
— Я, пожалуй, пойду, — поднялся Никита Никодимович.
— Мы же не обсудили до конца наши дела.
— Ваши… шутки. Они неуместны.
— Неужели не понятно: это не шутки. И никуда вы не уйдете. Я не могу вас отпустить.
— Как это?..
Степанов не увидел, как в руках собеседника появился нож. И уж никак не ожидал такого стремительного удара в шею. Свет перед глазами мгновенно померк, разноцветный мир провалился в пустоту.
— Еще с одной скверной покончено, — задумчиво промолвил убийца.
Снова открыта коробка, вытащено драгоценное ожерелье и засунуто убитому в рот:
— Спи спокойно, дорогой друг. Пусть все видят, что я не грабитель.
Теперь оставалось незаметно выскользнуть отсюда. Соседи бывают не в меру любопытны. И случайные прохожие могут оказаться некстати.
Убийце опять повезло, он ушел незамеченным.
Через некоторое время Степанова хватятся, станут повсюду искать, обнаружат этот небольшой офис и его самого.
У Репринцевой возникло странное ощущение, будто она и другие студенты не гости здесь, а пленники. Вместо Прошкина их теперь сопровождали два дюжих молодца — сотрудники консульства. Они добросовестно водили ребят по городу, показывали достопримечательности Курска, причем настоящие — от кафедрального собора, до знаменитого дома, где до сих пор проходили дворянские собрания. О революционных местах было сказано вскользь, да и то по обязанности. Все вроде бы хорошо, но… вели себя сотрудники консульства как тюремщики, не отпускали ребят ни на минуту. Даже когда Валентине захотелось в туалет, один из парней готов был сопровождать ее, потом потребовал, чтобы с ней пошла Надежда. На удивленный возглас девушки кратко ответил:
— Во избежание провокаций.
Репринцева никогда не видела таких комфортабельных туалетов с большими зеркалами, множеством умывальников. В одном из зеркал мелькнуло напряженное лицо Надежды. Под глазами еще ярче выступали синие круги.
«Она как больная!»
Но поскольку Погребняк снова решительно отказалась говорить о своем состоянии, Валентина спросила ее о другом:
— Тебе не показалось, что они не гиды, а конвоиры?
— Перестань молоть чушь, — огрызнулась Надежда, только в голосе ее прозвучал не гнев, а отчаяние. Валентина вздохнула, направилась к выходу и тут услышала… легкий стон. Она обернулась… Погребняк, тяжело дыша, прислонилась к стене. Репринцева кинулась к ней, но та резко оттолкнула ее.