Призрак бродит по Техасу
Шрифт:
Фигуры у боковых стен, несомненно, вдохновленные великими культурами американских индейцев, были либо сгорбленными, либо скорченными. Мужчины, женщины, боги, демоны, ангелы, дьяволы, звери - а во многих случаях я вообще не мог понять, что они изображают. Краски были преимущественно темными с неожиданными вкраплениями ярких мазков - красных, оранжевых, ярко-зеленых и золотых, чаще всего в глазах или клыкастых ртах.
На глинобитном полу лицом ко мне стояли на коленях около двадцати мексов. Их позы - ягодицы, прижатые к пяткам, руки, скрещенные на груди, задранные головы с глазами в белой обводке
За аналоем, который то ли был принесен от дальней стены, то ли всегда стоял на этом месте, сидели, отодвинувшись друг от друга, четыре человека.
Первым был отец Франциск, который поторопился вернуться на свое место.
Вторым был молодой и очень дюжий мекс, сложенный как бык, хотя рост его не превышал четырех с половиной футов мексиканского максимума. Даже на расстоянии я заметил, как блеснули белые зубы, когда он улыбнулся мне уверенной, вызывающей улыбкой.
Третий был негр - угрюмый негр с безумными глазами в оранжево-желтом одеянии… Да, клянусь Дианой, тот самый дзен-буддист, который съездил меня по головному прикрытию.
Четвертой была Ла Кукарача. Она все-таки явилась на обещанное свидание, хотя совсем не так, как я ожидал. Мне стало ясно, что с первой же своей чарующей улыбкой она задумала использовать меня для этой нелепой революции. Следовательно, она ничуть не лучше Эльмо и губернатора Ламара. Но почему-то ей я простил. Лвэбовь возникает по-разному - начала ее неисчислимы.
Отец Франциск, наклонившись, что-то сказал молодому человеку, своему соседу, и тот, подняв кулак, но держа руку согнутой, приветствовал меня:
– Я Эль Торо, товарищ. Будь так любезен, подойди ближе.
Я подчинился - хотя мысленно "товарища" не принял. Я чувствовал себя здесь по-театральному уверенным. Моя гротескная фигура отлично гармонировала с резными, среди которых не хватало стилизованного изображения Смерти.
Коленопреклоненные согбенники отползали, чтобы освободить мне дорогу, ни на секунду не отрывая от меня взгляда. Их ужас словно даже усилился. Видимо, какая-то могучая сила препятствовала им подняться на ноги и заковылять прочь.
Выпрямившись, я положил ладони на аналой, чуть-чуть на них оперся и с мрачным достоинством обвел взглядом четверых сидящих. Но тут Ла Кукарача вспрыгнула на аналой, обвила руками мою голову, пригнула ее к себе и осыпала мое лицо поцелуями.
Полагаю, мне следовало бы ощутить отвращение, тем более что я провел волнующий и чрезвычайно романтичный вечер с девушкой моего роста. Я ведь совсем недавно вспоминал Ла Кукарачу с пренебрежением, как лилипутку, а мое ею увлечение объяснял одур-
маненным состоянием после полета. И теперь к тому же узнал, что она еще и политическая оппортунистка.
Но почему-то, видя ее вновь перед собой - и зная, что Рейчел-Вейчел увижу только завтра, - я забыл о своем пренебрежении. Вновь я почувствовал ее искрящуюся жизнерадостность, ее абсолютно женственную мускулистость. Я даже поймал себя на том, что сравниваю ее быстрые поцелуи с более томными поцелуями Рейчел и готов отдать им предпочтение. Ну, а что до роста, тут имелись свои трудности.
– Мой серебрянокостный! Мой самый досточтимый и самый страстный!
– воскликнула она, когда мы немного перевели дух.
– Ах, guerido, я знала, что ты захочешь стать героем нашей революции, высшим… как это говорится?.. Высшим символом Согбенного Подполья!
У меня не было ни малейшего намерения становиться чем-либо подобным. Я по-прежнему твердо хотел завершить мою миссию на Терре как можно быстрее и выбраться отсюда, независимо от того, каким количеством любовных интермедий скрашу свое пребывание тут. Конечно, сбежав из президентской обители, я скорее всего лишил себя возможности отправиться завтра в Амарильо-Кучильо на самолете - если такая возможность действительно существовала. Ах, конечно же, нет! Еще одна приманка и больше ничего. Я глупо попался на удочку. Но все равно, я найду способ…
Но мы уже опять целовались.
– Прекратите это беспутство!
– Суровый голос прервал нарастающее упоение. Голос принадлежал отцу Франциску.
– Церковь - место для молитв или для подготовки восстания, угодного Богу. Но не для возбуждения и удовлетворения плотских желаний, Роза Моралес!
Мне стало очень не по себе, и я даже немного испугался - выходит, Ла Кукарача и есть та мужеедка, против которой меня предостерегала Рейчел-Вейчел. Дочь губернатора, несомненно, порвала бы со мной навсегда, если бы увидела, чем я сейчас занимаюсь, а может быть, порвала бы в клочья и меня самого. Но ведь она этого не видит и до завтрашнего дня будет далеко отсюда - значит, я нисколько не роняю себя в ее глазах таким поведением. К тому же наложенный ею запрет придал Ла Кукараче новую прелесть, добавив перцу к моим желаниям. Какому мужчине не нравятся мужеедки?
– Ха!
– сообщила Роза возмущенному священнику, поворачиваясь к нему и упираясь кулаком в бедро.
– Если церковь не для любви, падре, то для чего она? Чтобы преклонять колена перед тобой? Для испуганного бормотания непонятных молитв?
Пока Роза болтала, а отец Франциск негодовал, Эль Торо поглядывал на нас с белозубой дружеской, но нетерпеливой усмешкой, упираясь кулаками в аналой и топыря локти. Теперь он сказал со смехом:
– Роза, я тебе не раз говорил, что революция и страсть несо-четаемы. Особенно если страсть обращена на того, кому в нашем восстании предназначена роль почти бога.
– У, лицемер!
– огрызнулась Роза.
– Особенно если вспомнить, что твоя собственная роль в революции требует по меньшей мере двух крестьяночек на ночь. Не слушай его, mi amigo, - сказала она мне.
– Он меня попросту ненавидит, потому что я не желаю пасть в его объятия, как всякие трепетные, робко обожающие, неграмотные пятнадцатилетние дурочки!
Но мне показалось, что кое в чем Эль Торо прав, и я оглянулся на моих "поклонников", проверяя, как на них подействовало мое очень и очень человеческое поведение. К моему удивлению, они по-прежнему стояли на коленях и смотрели на меня со страхом.