Призрак чёрной башни
Шрифт:
— Это вообще…
Мало ли что Алвес собирался сказать и чему возмутиться? Главное, что маска вдруг взмыла под потолок, хищно расправляя полы плаща и вьющиеся вокруг ленты, что выглядели так же материально и грозно, как и сама маска. И Алвесу было плевать на то, как оно выглядит со стороны – он бросился прочь, напоследок попытавшись ударить неизвестное нечто.
Рука прошла сквозь шелковистое, невесомое, не причинив никакого вреда и, кажется, оставшись цела.
Чего не скажешь о психике Алвеса, кинувшегося прочь, не разбирая дороги, ни разу не свалившегося и не
Он заставил себя остановиться, лишь упёршись в стену и со всей ответственностью понимая: придётся вернуться назад и избрать другой путь, если желает двигаться. Тупик оказался лаконичным и естественным – не обвал, каких здесь встречалось немало. Самый обычный конец коридора, пробегая по которому Алвес не открыл ни одну дверь.
Бежать по прямой всегда проще.
Никаких витающих существ или масок поблизости не наблюдалось. Но Алвес вообще не знал, где он может находиться после такой пробежки. Кажется, он бежал вперёд по большей части, что равно «по кругу», учитывая форму башни, и вниз.
В ту пору он заботился лишь о скорости передвижения, эффективности и старался избегать захламленных, подозрительно хрупких помещений.
Как такая опасная развалюха вообще может стоять посреди парка и быть едва ли не главной туристической достопримечательностью? Здесь всё…
Или оно лишь выглядит хрупким и заброшенным? Тогда работали профессионалы. А Алвес, пытающийся сдержать истерический хохот, чем-то накачан по самые уши. Или изначально больной на всю голову.
Губы дрожали, и в груди клокотало нарастающее нечто, распирающее грудную клетку, грозящее острыми краями вырваться сразу со всех сторон, разрывая тело, и картинка в воображении предстала столь яркая, ясная и подробная, что губы разжались, и хохот вырвался из-под контроля, снося остатки здравомыслия.
Он не пытался определить, куда перемещается и что будет делать, когда откроется причина происходящего. Алвес не был уверен, что доживёт до счастливого мгновения данного открытия. Он лишь хохотал и перемещался медленно, цепляясь за стены, щурясь во тьму, податливо раздвигающую перед ним края подрагивающего в слезах изображения.
Грудь болела уже от хохота, от недостатка воздуха, и все ушибы оказались незначительными, когда, из последних сил захватывая воздух, Алвес рухнул на пороге едва прикрытой комнатушки.
Со стола свешивалась бледная рука.
Может быть, это даже был не стол. Может быть, то, что лежало там, было жертвой, но очень ясно в сознании Алвеса проступило понимание, что у маски с туманным плащом не было рук, а именно её он и запомнил первой. Неестественно бледную и немного странную, будто игрушечную или одетую в перчатку.
Рука, свешивающаяся перед его лицом, выглядела настоящей. Хоть и тоже довольно бледной.
Алвес медленно приподнялся, приглядываясь к очертаниям хранящегося под простынёй тела. Его лицо было удивительно молодым, совсем ещё мальчишеским, тонкая ручка с рельефной мускулатурой безжизненно свисала из-под простыни, но ничего, кроме силуэта, рассмотреть не удавалось.
Но самое главное — это белоснежные ресницы и волосы.
Белоснежные!
Сказка приобретала всё более безумные очертания, неожиданно становясь так близка к истине, что, прокусив до крови ладонь, Алвес снова захохотал, не понимая, почему и что такого в этом юноше и ситуации, что по щекам текут слезы. Ни смеха, ни боли. Но рождённые всё от тех же чувств, взорвавшихся безумной феерией в груди и ударивших в голову до треска черепушки.
Он просто хохотал, плакал и сходил с ума, когда дверь пронзительно заскрипела, и талию вдруг обвила серебристая лента.
И Алвес совсем не удивился, когда руку перехватила чужая, белоснежная, голову накрыла тёмная пелена, и пол поплыл под ногами.
Рука, кстати, как он успел радостно заметить напоследок, оказалась левой!
Проснулся Алвес сам. Но уже от знакомого ощущения пронизывающего холода и неудобной лежанки под собой. Трава-то в парке ничуть не смягчала положения! Зато опять пропитала свежей сыростью шмотки ненавидящего этого португальца.
По крайней мере, сегодня его никто в таком состоянии не узрел.
Вокруг, расплываясь, пылали фонари, в отдалении слышался смех и пахло сладким, вызывая невольное слюнотечение и ворчание желудка.
Алвес осторожно поднялся, отмечая, как побито его тело после взрыва стены, с удивлением отмечая сидящего рядом Вайзли.
— Какого?
— Ты вышел не через главные ворота, но я отслеживал тебя, — тихо отозвался Вайзли, почему-то улыбаясь. — Разбудить не смог.
— А?..
— Что случилось в башне?
Алвес нервно оглянулся к темнеющей башне, что казалась так близка и далека одновременно, и выдохнул, не скрывая лихорадочного блеска пожелтевших глаз:
— Без понятия, но я должен туда вернуться!
========== Часть 4 ==========
Больше всего остаток следующего дня Алвеса раздражал тот факт, что Вайзли постоянно задавал глупые вопросы. О том, что случилось в башне. Помнит ли он что-то. Нормально ли себя чувствует. Не станет ли задавать вопросы о произошедшем, ведь давно следовало начать!
Алвес в который уже раз убедился в том, что правило, которым он жил раньше, было верно на сто процентов: нельзя пускать домой человека, которого знаешь меньше месяца. Вообще. За порог пускать нельзя. И плевать на вежливость и нормы приличия! Вайзли, сразу начавший вести себя как дома, а может, и хуже, полностью подтверждал целесообразность этих мер.
Алвес, на первых порах застрявший в горячей ванне, а затем рассматривавший в зеркале собственные глаза, слышал из-за двери и ругань, и ворчания, и причитания, и самые разные комментарии о том, как он живёт и как не надо бы жить. И что изменить. И куда, и как…
Профессиональная привычка, быть может?
— Банально, но во многом верно: мусор нужно убирать из головы и квартиры.
— В моей квартире нет мусора!
— Значит, отсюда он уже начал перебираться в голову, — Вайзли оставался непреклонен.