Призрак гнева
Шрифт:
Улыбка сбежала у юноши с лица.
— Так чего ж не выбросил? — выговорил он. — Чего не выбросил? Я ведь всю жизнь тебе мешаю. Мы все тебе мешаем, одна эта твоя сука только не мешает. Ну, и оставил бы ее, а нас бы выбросил. Все лучше, чем вместе с тобой в твоем дерьме копошиться.
Конунг влепил сыну оплеуху, и тот пошатнулся. Побледнел, и губы дернулись.
— Не дерзи мне, щенок, — тяжело дыша, уронил Торгрим. — Никогда мне не дерзи, слышишь? Не то я тебя… я тебя…
— Что — ты меня? — спросил сын. — Чего ты угрожаешь? Чего ты
Юноша выхватил меч. Кто-то из приятелей пытался помешать, но юноша с силой оттолкнул его прочь. Ноздри конунга раздулись, глаза по-бычьи налились кровью. Казалось, еще мгновение, и конунг бросится на сына. Затаив дыхание, зрители ждали свалки — однако дальше ничего не произошло.
Конунг отвернулся и позвал:
— Эй, Сигурд!
— Чего, родич?
— Ты это, вот что, — конунг не смотрел по сторонам. Пальцы все еще сжимали рукоять меча. — Как буря утихнет, пошли кого-нибудь за Воронью Речку, туда, где третьего дня людишки копошились. Пускай разведают, кто да почему. Опасаюсь, как бы Синий Нос… ну, да ты понимаешь.
— Сделаем.
Конунгов сын вбросил меч в ножны, на губы вернулась прежняя усмешка. Конунг, казалось, забыл о его существовании. Опустившись в кресло, сурово проговорил:
— Ну, ладно. Уж скоро ночь на дворе. Эй, Кнуд, где ты там, собака?
Молодой темноволосый раб ступил вперед:
— Здесь, хозяин.
— Давай, погоняй людишек, все давно уж жрать хотят.
— Слушаю, хозяин, — поклонившись, раб нырнул в толпу. Конунг обвел зрителей холодным взглядом.
— Расходитесь, — буркнул он. — Представление окончено. Идите, делом займитесь, ишь, выстроились тут.
— Слышь, Торгрим, — окликнул Сигурд. — Ну, а с этими чего делать будем? Он ткнул пальцем в пленников. Младший сидел на полу, слипшиеся от крови волосы свисали, закрывая лицо.
— Этих в холодную. После разберемся.
Глава 3
За ужином почти не разговаривали.
Буря по-прежнему бушевала снаружи. Домочадцы конунга сидели у длинного соснового стола. Угрюмый свет напольных ламп едва справлялся с темнотой, из-за полумрака и позднего часа у людей слипались глаза, и некоторые уже вовсю клевали носом.
Во главе стола конунг совещался с Сигурдом. Отрезая куски мяса, ярл запихивал их в рот. На нарах у стены устроилась старшая конунгова дочь. Положив подбородок на ладонь, она сонно ковыряла ножом в тарелке, пламя жировых плошек отбрасывало причудливые блики на ее прекрасное лицо с правильными и тонкими чертами. Распущенные волосы, стекая на спину, покрывали девушку, как драгоценный золотой плащ. Молоденькая рабыня расчесывала их костяной узорчатой гребенкой.
Повернув голову, Железный Лоб взглянул на дочь. Его лицо прояснилось, стало почти ласковым.
— Эй, дочка, — позвал он. — Аса! Да ты ведь спишь. Иди-ка, ложись.
Его сын за другим концом стола
— Что ты, папочка, — пробормотала она. — И вовсе я не сплю. Я тут еще маленько посижу, хорошо?
— Хорошо, дочка, хорошо, — конунг снова обернулся к Сигурду. Тот тянул пиво из пузатой деревянной кружки.
— Слышь, Сигурд, — выговорил конунг. Посветлевшее лицо приобрело обычное хмурое выражение, лоб между бровями вновь прорезала глубокая морщина. — Так сделай, как договорились, иначе и до весны из этого дерьма не выпутаемся.
Сигурд оторвал от губ кружку. Пиво потекло по русой бороде.
— Не боись, брат, — ярл вытер губы рукавом. — Сделаем в лучшем виде.
— Папочка, — позвала Аса.
— Чего, дочка?
— Папочка, а покажи меч, который вы у шпионов у этих отобрали. Страсть как посмотреть охота.
Конунг улыбнулся. На миг разгладилась жесткая складка меж бровей.
— Эй, Кнуд, — окликнул он, — поди-ка сюда.
— Я тут, хозяин, — молодой темноволосый раб, хромая, возник из тени и проворно подбежал к столу.
— Поди, возьми у меня на кровати меч и принеси сюда, — велел конунг. Люди оживились, всем хотелось поглядеть на чужеземную диковинку.
Раб скоро вернулся. Сняв тонкую кожу, обертывающую меч, Железный Лоб поднял его над головой. Клинок сверкнул, как стальная молния. Казалось, он не отражает свет, а сам излучает его.
— Ишь ты, — буркнул Сигурд. — Прям светится, гляди-ка. Может, эти чужаки его из Валхаллы сперли?
— Богов побойся, — конунг поднял бровь. — Чего лепишь-то, соображаешь?
Торгрим повернулся к дочери.
— На, дочка, гляди, — сказал он иным, смягчившимся голосом. — Да не обрежься, острый он.
Подобравшись поближе, Аса приняла меч из рук отца. Люди придвинулись, толкая друг друга, некоторые даже встали и перегнулись через стол. Сын конунга остался, где сидел.
— Не налегай, не налегай, — Сигурд отпихивал любопытных. — Ишь, прет, как бык. Шею мне поломаешь.
Аса провела пальцем по зеркальной поверхности клинка, дотронулась до длинной рукоятки, покрытой бархатистым материалом. Гарду, сработанную из матового белого металла, опутывало кружево неизвестных рун, прозрачный, словно родниковая вода, круглый камень венчал эфес. Он, казалось, ничем не был закреплен, и не понять было, каким колдовством он держится. В его кристальной глубине рдела багровая искра.
— Вона, — один из дружинников коснулся рукояти. — Никак, написано чего, а?
— Не по-нашенски, — ответил другой, нависая у Асы над плечом. — Руны непонятые, ничего не разберешь.
— Да по-брисинговски это, — молвил Сигурд. — Я это дело сразу просек. Люди такого сковать не сумеют, брисинговских рук дело.
Аса провела ладонью по узорной рукояти.
— Красивый, — промолвила она. — Какой красивый. Так, кажется, из рук и не выпускала бы.
Конунг поднял голову:
— А где Улла? Где она?