Призрак оперы N-ска
Шрифт:
Огромный организм Дзержинской оперы, невзирая на занятость лучших сил предварительными репетициями грядущей, самой важной премьеры, вовсе не был парализован, как этого хотелось бы всяким хулиганам от музыкальной критики: спектакли текущего репертуара шли вовсю, одаряя тех немногих N-чан, которые еще могли себе позволить купить билет, радостью общения с высоким искусством.
Сегодня, например (как уже мог догадаться проницательный читатель), N-ская опера давала «Пиковую даму». Охочему до прекрасного журналисту Пиме Дубину крупно повезло, поскольку, через девятнадцать минут после объявленного в афише времени начала спектакля, за дирижерский пульт вышел сам Абдулла Урюкович. Отгремели аплодисменты овационной акустической системы фирмы «Примус»;
Партию Лизы исполняла другая звезда Дзержинки — Галя Зытыбова, ранее певшая в оперном театре города Улан-Удэ («Милан-Удэ», как зло шутили недруги). Зытыбова обладала дивным грудным голосом, чарующе раскачивавшимся как-то на восточный манер. Вкупе с ее оригинальной актерской школой (Галя не любила много двигаться по сцене), загадочным взглядом красивых раскосых глаз и эффектной внешностью — правильной формой и мимикой лицо певицы напоминало сковородку с непригораемым покрытием — сопрано Зытыбова производила на охочего до прекрасного в искусстве Пиму Дубина потрясающее впечатление. «Откуда эти слезы? Зачем оне?..» — жарким шепотом спрашивал Пима супругу, уткнувшись к ней в плечо и будучи не в силах сдержать рыданий. «Н-да… Мои девичьи грезы, вы изменили мне!..» — думала жена Пимы, с плохо скрываемым отвращением оглядывая зареванную физиономию своего благоверного.
Заходясь слезами, Пима даже не заметил, как в арии Елецкого баритон Мыкола Путяга вместо слов: «Но ясно вижу, чувствую теперь я…» — вдруг понес совершенно неудобоваримую ахинею. Дежуривший на спектакле суфлер, народный артист республики Валерий Далласский просто зашелся от возмущения. «Ты что, совсем охерел?!. В арии Елецкого уже слов запомнить не можешь?!» — оглушительно шипел Далласский, почти по пояс высунувшись из суфлерской будки. «Ты ж совсем заврался уже, козел!.. Твою мать, и это — Дзержинский театр!..» — с пафосом закончил он свой гневный спич, неизвестно к кому обращаясь и вползая обратно в будку. Ошалевший от неожиданной нотации Путяга вдруг сразу вспомнил текст, и его криво распахнутый рот уехал куда-то в район левого уха: во фразе «состражду вам я всей душой» баритон как раз пытался спеть верхнее «соль».
Возможно, непосвященному читателю будет интересно знать, что в Дзержинской опере работали два суфлера: помянутый выше амбициозный, но вполне профессиональный Далласский и тихий, лучезарный человечек Сергей Малько. Последний (в прошлом — дирижер), был просто виртуозом своего дела: досконально зная партитуру, он «собирал» спектакли после самых немыслимых, самых криминальных ошибок солистов — когда, казалось, уже ничто не в силах помочь. Обладавший абсолютным слухом Малько давал певцам не только текст, но порою и «мотивчик»; и в самых сложных ансамблях солисты всегда смотрели на четко и ясно дирижировавшего из своей будки суфлера — в то время, как Бесноватый, жестами сеятеля разбрасывая вокруг себя руки, потел и хрипел за пультом.
Разумеется, это обстоятельство не смогло укрыться от внимания службы художественной безопасности театра; рапорт
После сегодняшнего спектакля, когда виновато потупившись и пригнувшись, баритон Путяга вошел в кабинет Бесноватого, Абдулла спросил того недовольно:
— Ну, что там у вас в арии случилось?!
— Да это… все нормально вроде шло… А потом суфлер этот вдруг ни с того, ни с сего мне подсказывать начал… Да, это… Еще не те слова, главно дело!.. Ну вот, я и… того…
— Так!!. — свирепо повел прыщами Абдулла. — Юрьева ко мне!
— Я здесь-здесь-здесь… — испуганно залопотал Лапоть Юрьев, отделившись от стены. Усы его, обычно молодецки закрученные, сейчас вяло обвисли концами вниз.
— Что за произвол у нас в театре?! — рыкнул Бесноватый. — Что эти суфлеры себе позволяют?!. Один подсказывает невпопад, другой вообще — дирижирует все время… Я ведь уже как-то распорядился: уволить мерзавцев ко всем шайтанам!.. Почему не выполнили?..
— Да ведь это… Абдулла Урюкович… По трудовому законодательству не можем! И потом, кто подсказывать будет — ведь столько людей влетают в партии буквально за три дня…
— К шайтанам трудовое законодательство! А насчет подсказывать… Это… Подумаешь, за три дня!..
— Может быть, вы распорядились концертмейстеров занять? — услужливо изогнулся Юрьев. — Ответственного за спектакль — или того, с кем партия готовилась?..
— Ну конечно! — удовлетворенно хмыкнул Бесноватый. — Наконец-то вы уловили мою мысль!..
* * *
…Через несколько дней оперная труппа улетала на гастроли в Англию. Среди грузившихся в стоявший у театра автобус выделялся светлый пиджак суфлера Малько, специально купленный им по случаю предстоявшей поездки: впервые в жизни он отправлялся за границу. Однако, только лишь Малько удобно устроился в кресле у окошка, как к нему тут же подбежал Позор Залупилов.
— Немедленно выйдите из автобуса!!! — заорал Залупилов, перекосив свое обезображенное нелегкой жизнью лицо, рождавшее ассоциации с ромштексом из оперного буфета. — …Что?!. Вы не то что не едете: вы уже три дня, как уволены!!.
…Когда чартерный самолет «Аэрофлота» с ободранным салоном благополучно взлетел с N-ского аэродрома, мигающая разноцветными огнями и завывающая сиреной машина «Скорой помощи» увозила в реанимацию Сергея Малько с обширным инсультом.
* * *
После возвращения своего из Перу (где маэстро с триумфальным успехом продирижировал за пять дней семью концертами местного любительского симфонического оркестра «Память предков» и привез оттуда целый ворох восторженных рецензий авторитетнейших критиков страны — Шнитман-Лопеса и Педрильо-Кауфмана), Абдулла Урюкович не на шутку притомился. Поднявшись к себе в кабинет, дирижер особым движением прыщей на лбу дал понять, что просителям лучше покинуть кабинет; в комнате остались лишь самые достойные да представители Отдела художественной безопасности театра.
Выступить с отчетом на сей раз доверили баритону Барабанову. «За истекший период мною, вместе с доверенными лицами Пятым и Седьмым, была произведена проверка на лояльность жильцов комнат 425 и 647 театрального общежития на улице строителя Русакова…» — прочистив голос, чуть севший от волнения, приступил певец к делу. Абдулла Урюкович, однако, настолько устал, что едва прислушивался к донесению баритона. «Довольно! — оборвал он Барабанова. — Что еще реально сделано?» — «Благодаря тщательно проведенной работе нештатного сотрудника отдела Шавккеля, в газете „У речки“ была предотвращена очередная публикация известного вам критика…» — с готовностью заговорил Позор Залупилов (некоторые имена в присутствии Абдуллы Урюковича произносить было строжайше запрещено).