Призраки Гойи
Шрифт:
Почему она оказалась здесь? Чего от нее хотят? Инес не знает. Пока что она смотрит на всё скорее с любопытством, нежели с испугом. Девушка озирается вокруг, чтобы запомнить малейшие подробности этих коридоров, через которые она шла, и детали этой комнаты, где ее вежливо просят сесть на табурет. Она так и делает, подбирая со всех сторон складки шерстяной накидки, так как ей холодно.
Через другую дверь входит третий монах, занимающий место за столиком, стоящим в стороне. Он ставит на него чернильницу, кладет кипу бумаги, с десяток гусиных перьев и пробует кончиком большого пальца, хорошо ли они отточены. Это мужчина небольшого
Напротив Инес — другой стол, большего размера, и четыре одинаковых соломенных стула. И тут в комнату входят четыре монаха, потрудившиеся скрыть свои лица под темными капюшонами, и молча рассаживаются по местам. Девушка смотрит на этих людей так, словно оказалась на карнавале. Один из ряженых, второй справа, достает из одного из своих карманов какие-то бумаги и долго их изучает. Другие ждут. Кто-то из них кашляет.
Это старинное мероприятие, именуемое первым допросом, было вновь введено в обиход Лоренсо несколькими неделями раньше. Должно быть, сам Лоренсо находится среди монахов в сутанах с капюшонами. Нельзя утверждать это наверняка, так как у Касамареса, конечно, масса дел: ему приходится бывать на различных допросах. Во всяком случае, слово берет не он.
Монах, изучавший бумаги, поднимает голову, откидывает капюшон, открывая сосредоточенное, но не выражающее ни малейшей неприязни лицо, и глядит на Инес секунд пять-шесть. Он даже слегка улыбается. Затем поднимает правую руку, являя взору тонкое белое запястье, и чертит в воздухе знак благословения, произнося при этом традиционную формулу:
— In nomine patris, et filii et spiritus sancti… [5]
Все осеняют себя крестом. Инес, по-видимому, поначалу не знает, что ей делать, а затем решает последовать примеру монахов. В заключение, когда все говорят «аминь», она делает то же самое, чуть помедлив.
5
Во имя отца, сына и святого духа (лат.).
— Встаньте на колени, — приказывает монах, возглавляющий собрание.
Девушка повинуется, не выказывая волнения. Затем монах довольно мягко просит ее прочесть Pater nosier [6] . Инес тотчас же начинает молитву, но по-испански. — Нет, дитя мое, — говорит ей доминиканец, — лучше прочесть это на латыни. В состоянии ли ты это сделать?
Да, и девушка это доказывает:
— Pater nosier qui es in coelis, sanctificetur nomen tuum, adveniat… [7]
6
Отче наш (лат.).
7
Отче наш, иже еси на Небесех, да святится имя Твое, да приидет… (лат.).
Из-под
— Хорошо, хорошо, достаточно, садитесь.
Инес поднимается с колен и садится. Голова в темном капюшоне склоняется над бумагами, и тот же голос (теперь она уже не видит лица монаха) вопрошает, действительно ли сидящая здесь юная особа — это Инес Бильбатуа, дочь Томаса Бильбатуа и его супруги Марии-Изабеллы.
— Да, — отвечает Инес, — это я.
Секретарь в очках записывает этот ответ. Гусиное перо, которым он водит по бумаге, издает короткий скрип и замирает в ожидании. Доминиканец с довольно мягким голосом, проводящий допрос, уточняет, что он лишь хочет задать несколько вопросов. Всё, что требуется по каждому из вопросов — это чистосердечный ответ.
— Хорошо, — говорит Инес.
— Вам только что исполнилось восемнадцать лет.
— Именно так.
— Вы живете с родителями.
— Да.
— Теперь ответьте на следующее: в прошлую среду вечером, 16-го числа этого месяца, вы ужинали в заведении, которое содержит донья Хулия.
— Да, в самом деле, — отвечает девушка, изрядно удивившись.
— По этому случаю вы были там с двумя вашими братьями, Анхелем и Альваро Бильбатуа, а также с четырьмя друзьями: одной женщиной и тремя мужчинами, немного старше вас.
— Да.
— Здесь записаны их имена, но это пока не важно. А теперь ответьте на следующее: что вам подавали во время той трапезы?
— Из еды?
— Да, из еды. Что вам подавали на стол?
Инес ошеломлена этим вопросом. Она снова спрашивает:
— Вы хотите знать, что мы ели?
— Именно так. Чем вас угощали и что вы ели. Скажите нам.
Девушка напрягается, пытаясь вспомнить, что приносили в тот вечер официанты и что она ела, подобно другим — всякую всячину: курятину, сардины, запеченного ягненка, турецкий горох, ямайский перец. Секретарь суда всё это записывает.
— Что еще?
— Картофель, маслины…
— Еще?
— Кажется, всё.
— Вам не подавали свинину?
— Конечно, подавали, но я ее не ела.
— Почему?
— Я никогда не ем свинину, я ее не люблю.
— Это единственная причина?
— Единственная причина чего?
— Вы не ели свинину только потому, что не любите ее?
— Да, конечно.
— Вы готовы поклясться на святом кресте, что говорите правду?
— По поводу свинины?
— Да.
— Разумеется, готова.
Белая рука достает откуда-то другое распятие, меньше того, которое висит на стене, и протягивает его девушке. Голос произносит:
— Мы вас слушаем.
Инес протягивает руку над столом, чтобы взять распятие, и в то же время говорит:
— Клянусь священным телом Иисуса, что говорю правду.
Она тут же прячет руку под накидку. Мягкий голос, доносящийся из-под вновь надвинутого капюшона, продолжает:
— Если мы предоставим вам возможность доказать перед Богом и людьми достоверность того, что вы только что сказали, полагаю, вы не станете возражать?
Инес не совсем понимает, что означает эта сложная фраза. Однако, поскольку слова ее предельно искренни, она отвечает, что готова и у нее нет никаких возражений против подобного предложения. Она, дескать, даже рада была бы помочь этим людям.
— Очень хорошо, — говорит голос. — Пройдите сюда.
Все встают.