Призраки солнечного юга

Володарская Ольга Геннадьевна

– О! – воскликнул Юрка, обрадованный сменой темы. – Вам нравится? Это последний писк моды!

Мы недоверчиво хмыкнули, даже не знакомая ни с одним из модных писков последнего десятилетия Эмма Петровна не поверила, что клетчато-полосатый ужас может быть актуален.

– И где вы этот писк приобрели? – спросила она, растеряно улыбнувшись. – На блошином рынке?

– Скорее всего, на распродаже списанных цирковых костюмов, – хихикнула Сонька.

– Вот и не угадали, – надулся Зорин. – Лев, скажи им, где мы прибрахлились! Ну скажи!

– В бутике, – гордо провозгласил Лева Блохин.

– Где? –

в один голос выкрикнули мы.

– Не просто в бутике, – поправил друга Зорин. – А в элитном бутике.

– И там вам сказали…

– … что в нынешнем сезоне все кино-звезда так ходят.

Я вновь окинула взглядом прикид «сладкой парочки». Значит, писк моды. Значит, в бутике купленный. Значит, все кино-звезды… Интересно, кому из мировых дизайнеров и с какого перепоя пришла в голову мысль сделать ансамбль из тельняшки и клетчатых «Бермуд». Разве что Жан-Полю Готье или Вивьен Вествуд… Или Галиано, после лошадиной порции кокаина…

– А как тот бутик назывался? – спросила Сонька.

– «Вещи из Европы», – доложил Лева.

– Как? Прямо так и назывался?

– Да. Элитный сэконд-бутик «Вещи из Европы», так и назывался…

После этих слов мы не просто рассмеялись – заржали! Надо же, до чего наши старьевщики не додумаются, чтобы заманить вот таких простаков. Сэконд-бутик! Мне бы даже с перепоя такое в голову не пришло.

Пока мы смеялись, тот же бодро-гнусавый голос, что сообщал про время, объявил:

– Скорый поезд номер триста сорок один Нижний Новгород-Адлер прибывает к третьей платформе шестому пути. Повторяю…

Эмма Петровна встрепенулась.

– Мальчики, помогите мне. Ты, Лева, возьми сумки, а ты, Юра, чемодан, остальные котомки мне донесут девочки…

Лева с энтузиазмом вцепился в ремни сумок, мы послушно подхватили котомки, а вот Зорин чемодан взять и не подумал:

– Вы что, Эмма Петровна, с ума сошли? – возмутился он. – Мне тяжести понимать нельзя. У меня больная спина…

– Юра, как не стыдно? Такой большой, такой… – какой «такой» Зорин мы так и не узнали, потому что Эмма замолчала и начала хватать ртом воздух.

– Что вы так переживаете? – испугался Лева. – Вы не беспокойтесь, я ваш чемодан донесу… Мне не трудно.

Но Эммы не думала успокаиваться, она покраснела, затрясла головой, заохала и мертвой хваткой вцепилась в мое запястье, будто без моей поддержки она не устоит на ногах.

– Вам плохо? Сердце? Или что? – перепугалась я.

– Леля, – прохрипела Эмма. – Леля! Посмотри… какой стыд…

Я резко обернулась.

Сначала ничего особенного я не увидела. Двухэтажный вокзал, деревья, ларечки с горячими пирожками, лавки, на лавках люди, ожидающие того же поезда, что и мы, забегаловка с громким, но неуместным названием «Акватория», из «Акватории» выплывают какие-то пьяные личности (нажрались в девять утра – какой кошмар!), рядом стоянка такси… Стоп! Пьяные личности кого-то поразительно напоминали…

– Маруся! – ахнула я, узнав в шатающейся лохматой брюнетке свою подругу, с которой проработала бок о бок без малого пять лет.

– И не только она, – обретя голос, гневно выкрикнула Эмма. – Обе Маринки и Княжна! Все! И все пьянущие! Какой стыд!

Я пригляделась к подругам. Точно! Все пьянущие. Более-менее выгладила только Маринка-маленькая (рост

сто пятьдесят сантиметров, по этому «маленькая»), она и шла ровно, и не гоготала в голос, как остальные. Хуже всех Маринка-большая (на семь см. выше «маленькой» по этому «большая»), она не только шаталась и хохотала, но еще и норовила прилечь отдохнуть прямо на асфальт. Я ее такой ни разу не видела, что не удивительно, так как она практически не пьет, разве что шампанское по праздникам. Две оставшиеся подружки Маруся и Княжна (это не титул, а прозвище) были потрезвее Большой, и попьянее Маленькой, короче, находились в промежуточной стадии опьянения, то есть между предпоследней «ты меня уважаешь» и последней «мордой в салат». Этих я тоже в таком состоянии ни разу не сподобилась лицезреть, что тоже не удивительно, потому что норма Княжны – три стопки, а Маруськина – четыре, больше, как правило, в них не помещалось.

– Чего это они? – испугался трезвенник Блохин. – Заболели? Или что?

– Нарезались, – хохотнул Юрка. – Во дают!

– В девять утра! Как не стыдно, – продолжала сокрушаться Эмма.

– Да уж, – поддакнула Сонька (хотя чья бы уж корова мычала, но об этом позже…).

А пьяная гоп-компания, между тем, добрела до нас. С гиканьем, ором и писком все четверо бросились меня обнимать, целовать, валить с ног, потом до кучи повисели на шеях и у всех остальных.

Удовольствие от этих объятий получил только завсегдатай порно-сайтов эротоман Юра Зорин.

– Вы когда успели нарезаться? – оторвав от себя последнюю из подружек, спросила я. – И почему вы не на работе? Вы же должны были помахать мне ручкой в восемь сорок пять, а потом ехать на работу…

– А мы приехали… ик… махать… – залепетала Маринка-большая, вытирая сопливый нос рукавом своего нежно-голубого платья. – А тебя еще нет…ик…

– Ну да! – подхватила Княжна, вытаскивая из кармана джинсов смятую пачку сигарет. – Мы и решили посидеть в «Акватории» кофейку попить… Марусь, дай огоньку.

– С чем был этот кофе? Со спиртом?

– Не… – Княжна сунула в рот сигарету, правда, не тем концом, прикурила. – С коньяком… Марусь… чего-то не куриться…

– Это вы с кофе такие? – удивилась я, вытаскивая изо рта Княжны тлеющую сигарету.

– Не-е, – замотала головой Маринка-большая. – Мы сидели, пили кофе… А тут ребята пришли. Хорошие такие… Сосо и Кацо.

– Сама ты Сосо, – замахала на нее своей худенькой пятерней Маруся. – Вано и Серго. Братья мои…армяне… – Никакой армянкой она не была, но неизменно объясняла свою жгучее брюнетистость кавказскими корнями (иногда армянскими, иногда абхазскими, иногда азербайджанскими).

– Они тоже на этом поезде поедут. С вами, – вклинилась в разговор не такая «более-менее», как на первый взгляд, Маринка-маленькая.

– Поедет только Вано, а Серго его провожал, – перебила Маруся. – Они к нам подсели, шампанского предложили…

– Сколько ж вы его выпили? Ящик?

– Почему ящик? – заморгала своими огромными глазищами Маруся. – Бутылку. Только потом они нам чачи предложили…

– Мы выпили… ик… – забормотала Маринка-большая. – Чуть-чуть… По две рюмочки… Леля, честное слово, трезвые были… А когда встали из-за стола, вдруг как все закружиться… Как сейчас! – И она начала заваливаться на бок.