Призраки в Сети
Шрифт:
— А почему ты живешь на улице? — спросила я.
— Ты хочешь спросить, почему я не становлюсь нормальной законопослушной гражданкой?
— Пожалуй.
— Потому что все, что мне интересно, можно услышать только здесь: на перекрестках, в подземных переходах, греясь у костерка, который развели из промасленной бумаги в урне. Для кого-то, может, все иначе, но я не кто-то, а кто-то — не я.
Мне нравилось с ней разговаривать. Она не только собирала чужие истории — у нее было бессчетное число своих собственных. Истории о странных местах и еще более странных людях, о божествах, живущих
Маликорн исчезла из города прежде, чем кто-нибудь успел это осознать. В один прекрасный день она брела-брела и вышла из нашей жизни, как это часто случается с бродягами, но до этого успела познакомить меня с Уильямом.
Он тогда тоже жил на улице. Их была целая семья. Они собирались по ночам вокруг урн с горящей бумагой. Джек, Кейси, Уильям, и перед самым исчезновением Маликорн появилась еще девочка-фитюлька, по имени Стейли Кросс, которая играла на голубой скрипочке.
Уильяму было за пятьдесят, гениальный алкоголик — полная противоположность пошлому пьянице, — с обветренным лицом и слезящимися глазами. Исчезновение Маликорн произвело на них всех большое впечатление, подтолкнув к уходу с улицы. Уильям, например, начал посещать собрания анонимных алкоголиков и устроился сторожем в многоквартирный дом на Келли-стрит. Он и до сих пор там.
Я иногда хожу с ним за компанию на собрания анонимных алкоголиков. Он уже несколько лет как завязал, но от одного своего пристрастия так и не избавился: это страсть к волшебству. Я не имею в виду, что он сам волшебник, или испытывает потребность в волшебном, или обладает особым чутьем к сверхъестественному и странному. Просто у него много знакомых, которых сам он называет «особые люди».
— Меня тянет к таким, — сказал он мне как-то раз, когда мы сидели на ступеньках Публичной библиотеки Кроуси. — Не спрашивай почему. Когда о них думаешь, слушаешь их разговоры, просто находишься рядом с ними, мир кажется лучше. Словно не весь он состоит из бетона, стали, стекла и людей, которые вписываются только в такой пейзаж.
— Ты говоришь о таких, как Маликорн? — спросила я.
Он кивнул:
— И как ты. У вас есть это сияние. И у тебя, и у Маликорн, и у Стейли с этой ее призрачной скрипочкой. Вас довольно много, если посмотреть вокруг и приглядеться. Помнишь Бумажного Джека?
Я кивнула.
— У него тоже это было. Он мог показать тебе кусочек, отблеск будущего, а требовалась ему для этого всего лишь сложенная особым образом бумага, из которой он вырезал своих китайских прорицателей. Он был парень что надо — как Боунс и Кэсси.
— Значит, у нас всех есть это сияние, — сказала я.
Уильям улыбнулся:
— Некоторым от него не по себе, но не мне. Не знаю, ждет ли меня еще в жизни хоть что-нибудь стоящее, но по крайней мере этого у меня уже не отнимешь. Я знаю, что в жизни есть еще что-то, кроме того, что мы видим.
— Наверное, — ответила я. — И все же я бы не возражала научиться приглушать это сияние на пару делений.
— Зачем?
— Даже не знаю. Наверное, чтобы лучше вписываться куда-нибудь, когда я хочу вписаться. Не очень-то приятно, когда входишь
— Это важно для тебя? — спросил он. — Уметь вписываться?
— Иногда. Лучше сказать, для меня важно уметь вписываться на моих условиях.
— Кажется, я знаю одного парня, который мог бы помочь тебе.
Роберта Лонни мы нашли в закусочной «Дорогая мышка», сразу за углом. Он сидел в глубине зала, красивый чернокожий молодой человек, в костюме в узкую полоску, с волнистыми волосами, зачесанными со лба назад. Перед ним стояла чашка кофе, на диванчике рядом с ним лежала миниатюрная старинная гибсоновская гитара.
— Привет, Роберт, — поздоровался Уильям и опустился на сиденье напротив Роберта.
Я села рядом с Уильямом.
— Привет и тебе, Кроткий Уильям, — ответил Роберт. — Все еще держишь своего беса в узде?
— Стараюсь. День и ночь — сутки прочь. А ты как?
— А я просто стараюсь не попадаться своему бесу на узкой дорожке.
— Это моя подруга Саския, — представил меня Уильям.
Роберт встретился со мной глазами, и я тотчас поняла, что он из этих «особых людей» Уильяма. У него были темные, древние глаза. Когда он смотрел на меня, мне казалось, что взгляд проникает прямо под кожу, внутрь, где в клетке из костей живет душа.
— Саския, — повторил он с улыбкой, а потом снова взглянул на Уильяма. — Это ли не лучшее доказательство того, что мы живем в современном мире?
Я тупо посмотрела в его темные глаза.
— Понимаете, — объяснил он, — то, что в машинах обитают духи, мне известно, но, взглянув на вас, я понял, что они еще и детей рожают.
Наверное, можно было и так сказать.
— Вот потому мы и здесь, — вступил в разговор Уильям. — Мы пришли за советом. Как бы несколько приглушить ее сияние?
Роберт потянул к себе на колени гитару и принялся наигрывать мелодию так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать. Удивительно было то, что, едва слыша, я ощущала эти звуки, они раздавались как будто внутри меня.
— Приглушить сияние, — повторил Роберт.
Я кивнула:
— А то мне трудно соответствовать…
— Вам бы стать черной, — сказал он.
Он тихо сымпровизировал на минорной струне, и у меня где-то в области затылка возникло ощущение ужасной жути.
— Я понимаю… — начала было я, но он с улыбкой остановил меня:
— Мы все это понимаем. Не волнуйтесь: я не собираюсь натравливать на вас Черную Пантеру. [2]
Его пальцы по-крабьи засеменили вверх по грифу гитары, и жуть исчезла.
— Так ты можешь ей помочь? — спросил Уильям.
Роберт улыбнулся:
— Приглушить сияние? Конечно. — Он внимательно посмотрел на меня. — Есть один очень простой способ. Вам просто надо перестать постоянно чувствовать его самой, вот и все. Еще какие-нибудь проблемы?
2
Черная Пантера — супергерой, персонаж комиксов.