Призраки в Сети
Шрифт:
Но утром ничего не изменилось. Кроме интенсивности ощущений.
Открыв глаза, я сразу начала видеть все четко и ясно. Дезориентацию и некоторое замешательство я по-прежнему испытывала, как и ночью, но с гораздо меньшей силой.
На этот раз я сумела встать и дойти до двери ванной. Я обозревала эту знакомую-незнакомую местность. Мне, то есть моему телу, хотелось п и сать, но я поняла это только по давлению в области мочевого пузыря. Я знала всю механику процесса, то есть как это делается. Я знала, куда надо пойти, знала, что нужно поднять крышку унитаза, а потом сесть. Но вспомнить, как я хоть один
Меня охватила паника, сердце учащенно забилось, я взмокла и вообще перестала что-либо понимать.
«Пусть все идет, как идет, — сказал тогда уголок спокойствия в моем сознании, не думай об этом. Доверься своему телу, оно знает, что надо делать».
Что мне было терять?
Я глубоко вдохнула, собираясь с духом. Еще один глубокий вдох. Сама не знаю как, но мне удалось-таки избавиться от паники и смятения и последовать совету внутреннего голоса.
Двигаясь как заведенная, я сходила в туалет и приняла душ. Вернувшись в спальню, я заглянула в шкаф и была потрясена богатством выбора. Не то чтобы одежды было чересчур много — совсем нет. И все-таки выбор казался слишком широким для меня. К тому же меня несколько смущало, что я знаю, из какого что материала, но совершенно не помню, чтобы когда-нибудь трогала или носила одежду из этих тканей, не представляю себе, какая она на ощупь, легкая или тяжелая, как она сидит.
Сделав еще один глубокий вдох, я решила выбрать хлопчатобумажную футболку и джинсы. Я с удовольствием ощутила, как ткань облегает мое тело. Потом натянула мокасины и пошевелила в них пальцами.
Только когда я поджарила себе тост и сварила кофе и села за кухонный стол позавтракать, мне стало несколько легче. Ощущение чуждости окружающему миру в течение дня то накатывало, подобно приливу, то отступало, подобно отливу, но впадины и вершины постепенно сглаживались.
Самое странное, что, как только у меня возникал какой-нибудь вопрос, со мной мгновенно заговаривал тот самый спокойный голос из глубины моего сознания. Вот, например, я достаю из холодильника кофе, с некоторым сомнением зачерпываю ложкой зерна и засыпаю их в кофемолку.
«Кофе, — произносит голос у меня в голове, — это такой напиток из отвара поджаренных, молотых или дробленых семян (кофейных зерен) или плодов с двумя семенами (кофейные ягоды, растущие на кофейных деревьях). Это могут быть также семена или сами плоды тропических деревьев семейства мареновых. Из них тоже делают кофе, например арабика или канефора».
Как будто у меня в голове помещалась целая энциклопедия, в которой имелся ответ на любой вопрос.
В тот день я не выходила из дому. Не осмелилась. Я обследовала все четыре помещения своей квартиры — спальню, кухню, ванную и, наконец, комнату на все случаи жизни, одновременно являющуюся кабинетом, библиотекой, офисом и гостиной. Я открыла дверь на балкон, которая имелась в этой последней комнате, но не вышла, а просто постояла у порога, глядя на улицу и дома на другой стороне улицы.
В основном я занималась тем, что перелистывала книги и журналы, на которые натыкалась. Исследовала содержимое своего кошелька и бумажника. Потом включила компьютер и просмотрела файлы.
Оказалось, я пишу стихи. Их было навалом. Три опубликованных сборника, а в компьютере набралось бы еще на парочку, хотя некоторые из стихов явно были еще в работе.
Еще я писала иногда для кое-каких сетевых журналов, а также статейки для «Стрит
Я нашла в компьютере папку с финансовыми документами и поняла, что хотя богатой меня не назовешь, но у меня достаточно денег в банке, чтобы продержаться несколько месяцев. Стоило мне подумать о том, откуда эти деньги взялись, как открылась «папка» в моей собственной голове: даты, места работы, обязанности, зарплата, поощрения. Но настоящих, живых воспоминаний об этих самых учреждениях у меня не было.
Я закрыла все файлы и выключила компьютер.
Поужинав спаржей, помидорами и брынзой с мелко нарезанным базиликом, я наконец-то заставила себя выйти и посидеть в кресле-качалке, которое нашла на балконе. Мое нёбо еще хранило вкус съеденной пищи, а сама она приятно согревала желудок. Стемнело, город засверкал огнями, но я была в полной безопасности и недосягаемости, невидимая в своем оазисе тени, ведь я погасила свет в комнате у себя за спиной.
Я рассматривала людей, проходивших внизу. У каждого из них своя история, и она — часть еще чьей-нибудь истории. Насколько я поняла, люди не были отдельными, не походили на острова. Как можно быть островом, если история твоей жизни настолько тесно примыкает к другим жизням?
Но все равно именно тогда я поняла, что такое одиночество. Нет, не теоретически, не идею одиночества — я ощутила боль пустоты у себя внутри. Как это возможно — жить в большом городе и сознавать, что нет ни одного человека, которому было бы не все равно, жива ты или умерла. Я обыскала свое сознание, но среди аккуратных, расположенных в идеальном порядке фактов и рабочих версий не обнаружила воспоминания ни о ком, кого могла бы назвать возлюбленным, другом или хотя бы просто знакомым.
«Это все изменится», — заверил меня тот спокойный голос у меня внутри.
Но я не знала, как моя жизнь пришла к той точке, в которой я сейчас нахожусь, и не была уверена, что ей суждено когда-нибудь измениться. Либо я настолько неприятна и неинтересна, что не подружилась ни с кем за… я подсчитала количество лет, в которые уместились содержавшиеся в моей голове фактические данные… за четыре года, с тех пор как переехала сюда из Нью-Мексико, либо я какая-то ненормальная. Ни в том ни в другом случае друзей я действительно не заслуживала.
Ночью мне снилось, что я лечу, парю, но не над улицами города, а над электронными схемами, реками электричества…
На следующее утро, второе утро, которое я могла бы уже вспомнить, мне полегчало. Все еще не хватало воспоминаний, и спокойный голос охотно брал на себя обязанности энциклопедии, но опыт, накопленный за день полноценного существования, очень укрепил меня. Пусть даже я всего лишь слонялась целый день по квартире, а вечером сидела на балконе, одинокая и подавленная, этот день, подобно якорю, удерживал меня в реальном мире.
При утреннем свете окружающее не казалось таким блеклым, таким отчаянно черно-белым — спектр расширился. Я смогла себе представить, что можно быть какой-то другой, непохожей на остальных, не являясь при этом уродом и калекой. Вчерашнее вечернее отчаяние утром уже не имело надо мной такой власти. Я еще не поняла куда, но куда-то я должна была вписаться, на что-то сгодиться.
Сегодня я решила выйти.
Я допила кофе, помыла посуду после завтрака, надела кроссовки. Взяла кошелек. Проверила, на месте ли ключи от квартиры. Вышла.