Призраки войны
Шрифт:
Говорят, что в каждом деле нужен талант. Я была талантливым стрелком. То, что другим давалось лишь после долгих тренировок, я выполняла без видимых усилий. В тот самый момент, когда я взяла в руки винтовку, у меня появилось ощущение, что всё это в моей жизни уже когда-то было. Без всяких пояснений инструкторов, я знала, что нужно делать. Я знала и то, что моя пуля ляжет точно в цель.
Дядя Вася прочил мне большое спортивное будущее, но сама я относилась к своему, отдающему мистикой дару, наплевательски. Да разве можно относиться серьёзно к тому,
Легко взлетев на недоступные многим спортивные высоты, я занятия бросила так же неожиданно, как и начала. В то время я была студенткой второго курса «филфака», и у меня начался бурный и многообещающий роман с Денисом Маликовым. Неожиданное внимание ко мне парня, считавшегося «звездой факультета», вытеснило из моей жизни всё, чем я прежде так дорожила: спортивные достижения, немногочисленных подруг и уютные, домашние вечера с Натой…
К сожалению, слишком поздно я поняла, что внимание ко мне Дениса было связано именно с моими достижениями в столь экзотическом виде спорта. По мере того, как угасал мой интерес к стрельбе, охладевал ко мне и «звёздный мальчик».
Теперь, спустя полтора года, сама толком не понимая зачем, я вновь забрела в тир, с наслаждением вдохнув его незабываемый запах.
– Как жизнь, дядь Вась? – спросила я, без особого любопытства уставившись на знакомый стенд, где за стеклом пылились спортивные кубки, увитые потемневшими бронзовыми лаврами.
– Да разве это жизнь, Иришка? Так, выживание… Приезжают всякие мордастые козлы и палят до одури. Это разве спорт? – дядя Вася презрительно сплюнул, демонстративно отвернувшись от стенда с отблесками спортивных достижений прежних команд.
– Наши заходят к тебе?
– Да кому я теперь нужен, пень старый? Пашка Савельев заходил одно время. Помнишь его? Похоронили недавно. Я уже потом узнал, что в киллеры он подался. Свои и завалили в разборках. Получил Пашка за дела свои пулю, гроб лакированный и памятник гранитный. Прости, господи, душу его грешную, – сняв видавшую виды кепку, дядя Вася истово перекрестился и без особого энтузиазма продолжил:
– Уже боюсь и спрашивать про своих ребят. Кого уж в живых нет, кто в бегах. Некоторые, конечно, на иномарках, крутые из себя, баксы в карманах хрустят. Ну, да тоже, видать, под богом ходят. Деньги шальные, они у человека и совесть, и разум отнимают. Ну, да что мы всё о грустном? Дорогу каждый человек сам себе выбирает. Ты-то как? В гости или по делу?
– Дядь Вась, пострелять дай, а? – неожиданно для самой себя попросила я.
– Эх, Иринка, никогда я тебя понять не мог. На многое в своей жизни насмотрелся, многое повидал, но временами мне жутковато делалось. Что за дар у тебя такой, откуда? – удивлённо покачивал головой дядя Вася, насыпая в засаленную фуражку патроны,
– Вон «ТОЗ-12» хорошая, пристрелянная, бери… Зачем тогда ушла, зачем теперь пришла? – продолжал бормотать дядя Вася, и только теперь я поняла, что он сильно пьян.
Не обращая больше внимания на старого тренера, я со странной радостью ощутила в руках холод оружия,
Стреляла я с упоением, потеряв счёт времени. Дядя Вася мне не мешал. Уединившись в подсобке, он время от времени, позвякивая стаканом, бормотал себе под нос:
– Что за дар такой? От бога от черта? Или я, дурак старый, совсем из ума выжил?
Была уже глубокая ночь, когда я почувствовала, что настроение у меня вновь падает к самой критической точке. В какой-то момент я с пугающей ясностью осознала, что в тир пришла только затем, чтобы избавиться от разъедающей душу безадресной ненависти. Нажимая на курок, я каждый раз трусливо пыталась убедить себя в том, что это всего лишь спорт, отличная возможность снять стресс, но в глубине души хорошо понимала, что всё сложнее.
Это в прежние времена я сразу начинала «мазать», если вдруг представляла, что на месте мишени находится живой человек. А ведь нередко инструкторы говорили начинающим стрелкам: «Представь, что перед тобой твой самый страшный враг, тогда не промахнёшься…»
У меня не было тогда «страшных врагов», которым я даже в самом раздёрганном состоянии могла пожелать смерти. В прежние времена я была только спортсменом, и для меня не было связи между выстрелом и чьей-то гибелью. Даже сами мысли о такой возможной логической цепочке вызывали у меня панический ужас и тошноту.
Теперь я стреляла с удовольствием, мысленно превращая в кровавое месиво смазливое лицо Дениса, крысиные мордочки напавших на меня пьяных подростков и свиную харю похотливого шефа. Каждая пуля, точно приходящая в цель, вызывала во мне чувство мстительного, упоительного, кровожадного восторга.
– Получайте, – шептала я, сладко содрогаясь от отдачи приклада.
Усталость пришла внезапно, смертельная, валящая с ног. Не попрощавшись толком с задремавшим в углу дядей Васей, я осторожно захлопнула тяжёлую дверь и вышла на воздух. Чувствовала я себя в этот момент так, словно очнулась после тяжёлого похмелья. Вырвавшаяся из-под контроля ненависть отравила меня, словно яд.
Пока я шла через парк к автобусной остановке, меня не покидало чувство, что чей-то взгляд с безмолвной укоризной неотрывно смотрит мне в спину. Это ощущение было настолько постыдным и болезненным, что заставляло меня, то и дело, трусливо оглядываться и зябко поёживаться. Но вокруг было совершенно безлюдно. Зимняя ночь была морозна, спокойна и тиха. И вдруг я с пугающей ясностью поняла, что это моя сентиментальная душа, делает слабые попытки удержать меня на краю пропасти, – ведь всё в моей жизни постепенно утрачивало реальность, и ощущение было такое, что иду я по зыбкой болотистой почве, где любой неосторожный шаг грозит трясиной.