Призвание: маленькое приключение Майки

Кропоткин Константин

— Я тоже смогу! У меня получится! — упорствовала Майка.

Но теперь, сидя на камне посреди ручья-чистюли, Майке сделалось яснее ясного: мама была права, а она, Майя Яшина, соврала. Ввела в заблуждение, как сказала бы бабка. Не получится у нее быть правильной. Не подходит ей такая прохладная жизнь и все тут. От нее Майке только боль головная.

Подышала, подумала, решила.

— Не очень-то и хотелось, — отбросила она глупую мечту и запрыгала к другому берегу Никакого ручья.

Майка имела вкус. И уж пресным он никак не был.

Докатилась!

Противоположный

берег ручья оказался уже не изумрудным. Но, усыпанный разноцветной галькой, он был вполне живым.

На мелководье топталась большая птица с красной головой, черными взлохмаченными перьями и пронзительным, как у директора Марь-Семенны, взглядом. Ее оперение богато блестело, будто натертое салом, а голова по-петушиному дергалась, обращая к Майке то один, то другой слезящийся глаз. Как и все обитатели этого странного мира, птица вела себя исключительным образом.

Она, вот, плакала и пела. Пела и плакала.

Слезы блестящим потоком лились у нее из глаз, омывая и без того яркий черный наряд, который можно было бы назвать вдовьим, если бы не задиристая красная голова. А песня была гортанной и нравоучительной:

— Жил да был ребенок-майя, Школой голову не маял, Без задач искал житья! Ай-да, майя! Ай-да, майя! Складывая, умножая, Жили все другие майя. Он — стрелял по воробьям. Ай-яй, майя! Мальчик-майя Год за годом, май за маем Все заботы вычитая, Поделился до нуля. Майя. Мальчик для битья.

— Нет, не я, нет, не я, — весело подпела девочка, дослушав песенку с моралью.

Оценив Майку поочередно обоими глазами, птица растопорщилась еще больше.

— Знаю-знаю, — прокудахтала она. — Перо тусклое, клюв мелковат. Куда тебе до майя, — и залилась слезами.

— Вы меня не поняли, я — не мальчик, а девочка. А зовут меня точно так, как вы сказали — Майя.

— Кто зовет? Куда зовет?

— Родители, кто же еще?

— Что такое? Кто такое?

— Мама и папа. Все, как полагается.

— Кем полагается? Куда полагается? Кто положил?

— Никем. Никуда. Никто, — Майка постаралась ответить быстро, по порядку, но теперь не была уверена, что все сказала правильно.

— Кто-кто-кто, — закудахтала птица, ероша блестящее оперенье и топоча по воде жилистыми лапами.

«Какая важная курица», — подумала Майка. Будь с ней рядом Лина-Ванна, то она точно поставила бы ей оценку «пять» — за наблюдательность.

Майке повстречалась представительница мира пернатых, очень похожая на курицу-индюшку. А ведь всем известна

склонность этих птиц к надувательству: они все время пыжатся, топорщатся, притворяясь крупными величинами.

— У вас, конечно, тоже были родители, — девочка старалась говорить как можно дружелюбней. Не стоит волновать директоров, даже если они выглядят, как мокрые куры.

Птица мотнула красной головой:

— Кто-кто-кто?

— Все мы откуда-то рождаемся, — сообщила Майка всем известную истину. — У меня есть мама и папа. Они принесли меня в этот мир. Вот и вас тоже как-то принесли.

— Что-что-что? — закричала кура. — Я докатилась!

— Почему? — задала Майка не совсем ясный вопрос.

— По наклонности! Докатилась, вылупилась… Или вначале вылупилась, а потом докатилась.

— Как так? Как так? — вот уж и Майка заговорила по-птичьи. С кем поведешься…

— Какличественно и какчественно. По кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, в ямку — бух. Теперь занимаюсь своими прямыми обязанностями.

Кура ткнула клювом в речную гладь и, повозившись там немного, извлекла на свет темный шнурок.

— Ах, вы червяка заморить решили! — воскликнула девочка.

— Я исполняю последнюю волю! — с полным клювом прокудахтала индюшка и заглотала червяка, как фокусник цветную ленту.

Комок в горле поехал вниз, а слезы, едва утихнув, вновь градом полились из птичьих глаз. Теперь капли стали еще крупнее и даже будто бы горше — так уж они блестели.

— Его судьба была извилистой, — торжественно заговорила курица. — Судьба его была беспросветно-счастливой. Но в конце жизненного пути исполнилось заветное желание. Наш друг грезил о дождике и получил его в неограниченном какличестве и полном какчестве…

Если б Майка не видела, где червяк нашел свой конец, то она запросто поверила бы куре, директорствующей на берегу Никакого ручья.

— Вначале съели, а теперь плачете…

— Сам нарывался. Размечтался и нарвался. Я его не призывала.

— И не пожалели…

— Ты колбасу кушаешь, корову жалеешь?

— Не люблю я колбасу.

— А я не могу наступить на горло своей песне. Такое предназначение. Червяки ползают, а я исполняю их мечты.

Она опять залилась слезами:

— Милый друг, ты у меня в груди… — кура-индюшка снова собиралась петь.

«Мало вылупиться, надо еще и докатиться», — придумала девочка не вполне ясную, но весьма поучительную мысль.

Хватит. Насмотрелась.

И-два! Видеть

На сучке без задоринки

Майя шла. Изумрудный лес послушно истончал свой покров, его чрезмерная жизнь замедлялась, а дыхание становилось спокойным, глубоким, вдумчивым. Лес расставался с Майкой, словно по заказу. Стоило девочке пожелать, как деревья пригнулись в кустарники, трава ушла в землю, а та была уж готова переродиться в асфальт…

…да не тут-то было.