Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
Многосложный опенок
— Из Чесучовых? — спросил кто-то непонятно что.
— Из обыкновенных, — вмиг передумав плакать, сказала Майка.
— С кем не бывает, — участливо произнес неизвестный, и тут Майка заметила на пеньке симпатичный грибок.
Он был чудо, как хорош: с ярко-ржавой шляпкой, желтенькой ножкой, на которой завивалась тоненькая стружечка-носик, а по бокам ее — глазки, мелкие, но очень выразительные пятнышки, похожие на лесную труху. Грибок был такой приметный, что Майка удивилась, почему это он не бросился ей в глаза первой.
«Наверное, опенок», — подумала девочка. Из всех
— Вас как зовут? — присев рядом, спросила Майка.
Грибок-милашка легонько покачался.
— У меня много имен, и все сложные — тебе, обыкновенной, наверное, не понять, — наконец вымолвил он.
«Какой многосложный опенок», — с уважением подумала Майка.
— Вы здесь что-то ищете? — осведомился гриб.
— От меня друзья убежали, — призналась она.
— Не рекомендую заводить друзей. Они вечно против кого-то дружат, — сказал Многосложопик (все название полностью и целиком Майка боялась выговорить даже в уме). — Я, например, обычно гуляю со свитой.
«Странно», — подумала девочка. На пеньке гриб был один, как перст судьбы.
— …Но сегодняшнее утро просто взывает к уединению, — добавил он, словно поняв невысказанный Майкин вопрос. Многосложопик был очень чуткий. — Вы любите поэзию?
— Мне нравятся пышные стихи, — призналась Майка. — Про высокие чувства. Чтобы была идея, и она непременно раскрывалась в самые неожиданные стороны, как карательная десница…
— Одобряю такой выбор, — перебил ее грибок. — Хотите, я удовлетворю ваше давнее желание? — он сделался совсем уж царственным. — Я исполню сочинение одного гениального автора.
Майка замерла: она еще ни разу не видела, чтобы сочинения исполнялись — обычно их писали, а в лучшем случае, из них зачитывались самые интересные места.
— «За Родинку»! — объявил Многосложопик. И начал:
— Клокотали грозы — под парами В котелке готовилась трава. Дед-грибник неверными ногами Попирал священные права. Закипал бульон в святую ярость, А Грибник творил свои дела. Не жалея молодых и старых, Собирал безвинные тела. Подсекал Грибов несчастных ножки. Подрывалась почва. Но судьба Погостила уж в его лукошке, Возымела действие мольба. Что ему земли святые силы? Что ему Грибов погибших честь? Шел Грибник. Земля его носила, А Грибы готовились — на месть. Он взрывал листвы слоистой темень, Оставлял печальные пеньки. Плохо знал Грибник грибное племя, Что сочло уже его деньки. Не видать ему цветущих маков. Он попрал лесной авторитет: «Разгляди! ведь Гриб неодинаков! А потом ужМногосложопик коротко кивнул, показывая, что закончил.
— Мне очень понравилось ваше сочинение, — сказала Майка.
Она была вежливым десятилетним ребенком.
— Но хочу заметить, что тема нераскрыта. Про Родинку ни слова, — добавила Майка, будучи ребенком справедливым.
— Тише, — одернул ее грибок. — Разве можно просто так его поминать? Он ведь может испортиться! До основанья, а затем…
— Мне кажется, нет никакой разницы, как портиться, — сказала Майка.
Она беседовала с Многосложопиком недолго, но уже как-то помертвела: жеманный гриб ей немного наскучил.
— Честно говоря, Родинка — это я… — строго конфиденциально, то есть по-секретному, сообщил Многосложопик. Он напыжился, словно собираясь стать большим белым и…
…треснул пополам.
Мелькнув рыжим, шляпка исчезла в придорожной зелени.
Майка вынула ее из кудрявой травы и тщательно осмотрела. Темных земляных крошек она отыскала целую кучу, но ни одна из них не была самозванному Родинке родной.
Ярко-желтый обрубок, сиротливо торчавший на пеньке, тоже оказался совершенно голым — ни единого пятнышка. И черви его будто не точили…
«Какой он был хорошенький. Незапятнанный», — уходя, продолжая свою историю, сожалела девочка.
Лунатики
А далее перед ней возникла лужайка, на которой грех было не поваляться.
— Да, чтобы оглядеться, надо обязательно сесть, — сказала себе Майка, вытягивая в траве уставшие ноги. Тут она засмотрелась на божью коровку, бежавшую по травинке, как по мостику. — Когда ты идешь, то видишь только все большое, а маленькое не замечаешь, — на другом конце травинки божью коровку поджидала подружка. У них было свидание. — А маленькое бывает очень миленькое.
Божья коровки встретились и собрались общаться, но тут трава дрогнула, и веселые насекомые упорхнули прочь.
— Раз-два-три-четыре-пять. Я тебя иду искать… — из травы прямо на Майку вышла белая упитанная мышь. Шла она на задних лапках, передние ее лапки были вытянуты, а глаза закрыты. — Потерялась ты опять, как бы мне тебя поймать… — она прошла вдоль майкиной ноги и, приблизившись к ее ладони, уткнулась прямо в указательный палец. — Как бы мне тебя догнать. Раз-два-три-четыре-пять, — допев, мышь взялась за палец.
Она будто задумалась. О чем могут думать уютные, толстенькие, как бочоночек, мыши с лоснящейся белой шкуркой, розовыми ушками и крохотными коготками на маленьких розовых пальчиках?
— Мы побежали, мы поскакали! — завизжав, снова разошлась трава. Теперь на Майку шла крыса. Она была больше, чем мышь, шубку имела серо-пепельную, а мордочку любопытствующе-удлиненную.
Как и ее дальняя родственница, крыса шла, вытянув передние лапки и не раскрывая глаз. Звери явно играли в кошки-мышки.
— Но не догнали, нет, не догнали! — про визжала серая крыса и уткнулась Майке в туфлю.
И задергались любопытствующие носики, и затряслись длинные усы.
— Слышу-слышу! — ощупывая, закричала крыса.
«Разве можно слышать наощупь?» — удивилась Майка.
— Вижу-вижу! — закричала мышь, дергая девочкин палец.
«А видеть наощупь можно?» — спросила себя Майка.
— Шершавая, — сказала крыса, лизнув кожу Майкиной туфли.
— Гладенькая, — сказала мышь, потеревшись мордочкой о Майкин палец.