Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике
Шрифт:
Он приводит два возможных, по его мнению, варианта «шведского оригинала»: sine use или sine hus, означающий якобы «со своими родичами» или «свой род», для Синеус, и tru war или thru varing со значением «верная дружина» для Трувор. Не говоря уже о полном несоответствии этих «исконных» фраз элементарным нормам морфологии и синтаксиса древнескандинавских языков, а также семантике слов hus и vceringi, которые никогда не имели значения «род, родичи» и «дружина», предположение исходит из того, что летописец-переписчик дважды перевел эту фразу: один раз в соответствии с ее истинным смыслом – Рюрик приходит, по Новгородской первой летописи, с «роды своими… пояша со собою дружину многу и предивну», а затем вторично – приняв ее за личные имена» [100] .
Казалось
Как же подобная абракадабра могла получить распространение среди ученых и закрепиться в российской науке? Именно в российской, поскольку в западную она как будто не перешла, по крайней мере, среди скандинавских ученых она точно не привилась – как угодно, но свои-то языки они знают. Приведу пример из монографии норвежского исследователя X. Станга.
Расчленение имени летописного Синеуса на «sine hus» X. Станг решительно отвергает, как грамматически, так и в смысловом отношении. Он напоминает о том, что возвратно-притяжательное местоимение sin/sitt перед существительным – это современный язык . Грамматически мн.ч. от «дом» с этим местоимением в др. – сканд. должно было быть meδ husum sinum . По смыслу слово «дома» – hus или husen – означает только постройки, строения [101] . Там же в примечании Станг дополнительно указывает еще и на нелогичность с точки зрения оформления всей фразы: почему первое выражение «со своими домами» оформлено местоимением «свой», а второе выражение «с верной дружиной» не оформлено: «Why «his houses» in the one instanse, and not «his tru guard » in the other; is anybody’s guess ». Да и к самому отождествлению Рерика, «действовавшего во Фризии», с летописным Рюриком скандинавские медиевисты относятся критически. На невозможность такой идентификации указывает, например, известная датская медиевистка, специализирующаяся на викингской тематике Эльсе Роэсдаль [102] . Датская медиевистика с удовольствием бы приписала летописного Рюрика к заслугам датской истории, но Э. Реэсдаль – прекрасный знаток источников и вообще датской истории, поэтому она не может брать буквально из воздуха любую привлекательную чепуху и строить из нее «исторические» концепции.
Однако лингвистика лингвистикой, но ведь есть еще и просто здравый смысл. На то, что идея об именах Синеуса и Трувора как переосмысленных выражениях «верная дружина» и «с роды своими» – полнейший абсурд с точки зрения контекста всего летописного повествования, обращал внимание историк Ю.Д. Акашев. Если согласиться с этой идеей, писал он, то получается, что Рюрик обосновался в Новгороде, «его род» – в Белоозере, а его «верная дружина» – в Изборске [103] .
В.В. Фомин развил эту мысль и показал, что если принять данную концепцию норманнистов, то еще более нелепым выглядит известие Сказания о призвании варягов: «По двою же лету Синеус умре и братъ его Трувор; и прия власть Рюрик», которое должно было бы означать: «Два года спустя умерли «его род» и брат его «верная дружина». Рюрик, таким образом, остался как перст один, буквально разом потеряв всех, с кем он пришел на Русь, – и «свой род», и свою «верную дружину», и непонятно, каким «мужем своим» он начал затем раздавать «грады»».
Фомин обращает внимание также на то, что если «sine hus», превратившееся в Синеус, в некоем исходном «древнешведском» тексте означало «со своими родичами» или «с роды своими», то почему же во многих других местах летописи мы так и читаем: «с роды свои», а не с покойным Синеусом? Получается, что в процессе передачи текста Сказания летописец то не понимал шведское «sine hus» и писал Синеус, то вдруг начинал
Известный специалист в области русского фольклора С.Н. Азбелев неоднократно отмечал в своих работах, что толкованию имен братьев Рюрика противостоит русский фольклор о князьях Синеусе и Труворе [105] .
Когда российская историческая наука избавится от груза утопий, около трехсот лет довлеющих над ней как кошмар, то надо всей этой историей с «Рюриком Ютландским» будут наверняка смеяться больше всего. Однако пока нелепые «Синехюсы» по-прежнему, бродят по российской исторической науке, сходя в нее со страниц вполне респектабельных исторических трудов. Пишу об этом с горечью, зная, имена каких крупных ученых связаны в истории науки с этой версией.
Русский князь – титул, а не национальность
В XVIII веке представители западноевропейской мысли в размышлениях о путях возникновения государства и института наследных правителей пришли к идее о том, что государственности предшествовал период народоправства и что монархическая власть, которая и отождествлялась с государственной, возникла по договору для обеспечения безопасности социума. Эта идея, как известно, вошла в историю под названием теории Общественного договора, никогда не существовавшего в действительности.
В России догматы данной теории сначала постулировал Г. Ф. Миллер, разделив древнерусскую историю, соответственно, на два периода: до призвания Рюрика с братьями и после призвания: «Тогдашний образ правления в Новгороде был общенародный, и… Гостомысла никак признать не можно владетельным государем, и который будто искал себе преемника или наследника, как то другие об нем вымыслили » [106] .
Этот постулат продолжил развивать A.A. Шлецер: «Какая была цель призывающих? – Они не искали государя, самодержца в настоящем смысле. Люди, взращенные в дикой свободе и может… столь же мало знавшие, что такое значит Король, не могли вдруг и добровольно переменить гражданское свое право на монархическое. Они искали только защитников, предводителей, оберегателей границ (…) Князья Новгородские и государи Киевские до Рюрика принадлежат к бредням Исландских старух, а не к настоящей истории России» [107] .
Схоластические представления о догосударственном народоправстве и монархической государственности, начинал с работ Н.М. Карамзина [108] , стали, в том или ином виде, определяющими в работах по древнерусскому политогенезу, что наложило свою негативную печать и на исследование проблемы древнерусского института княжеской власти, затрудняя анализ его происхождения и характера в русской истории.
Непримиримый критик Карамзина H.A. Полевой руководствовался, в сущности, этой же идеей. Он отрицал «единовластие» в момент призвания варягов и считал, что оно существовало тогда в зародыше и развивалось в течение столетий. А раз не было единовластия, по его убеждению, то не было и русского государства: «Государство Русское начало существовать только со времени ига монгольского » [109] .
Представители государственной школы (Б.Н. Чичерин, К.Д. Кавелин, С.М. Соловьев), так и не сумев определить, как в древнерусской политической системе взаимодействовали два ее фактора – древнерусские города с их вечевыми народными собраниями и княжеская власть, писали о наличии длительного безгосударственного периода в русской истории, об аморфном народе (этнографической протоплазме) и о государстве сверху как деле рук князей, с одной стороны, но с другой – признавали некую систему двоевластия, где вечевые собрания и сильный княжеский род составляли систему, не поддающуюся точному юридическому определению. У Соловьева при «обозрении первого периода нашей истории» слово «неопределенность» трижды повторяется на трех страницах подряд, посвященных отношениям князей и городов: «неопределенность отношений городового народонаселения к князьям», «вече является с неопределенным характером, неопределенными формами» и т. д. [110]