Призванный в Бездну
Шрифт:
Яд всё ещё представлял угрозу для червей, что составляли моё тело, — но он не успевал убить их в достаточном количестве до того, как я поглощал противника. А дальше подключалась регенерация, заметно ускорившаяся от частого использования: на место павших червей с охотой приползали новые.
Этой частью вылазок я был полностью доволен. Она помогала понять своё тело и обеспечивала едой. Эксперименты Нарцкуллы нравились мне куда меньше. В них редко обходилось без агонии, которая охватывала меня целиком и без остатка.
От её заклятий по внутренностям словно растекалось расплавленное железо.
Каждый такой сеанс пробуждал во мне горячее желание наброситься на ведьму. Я сдерживался лишь потому, что знал, что каждый день делал меня сильнее, а её — приближал к бою с Бонвьином.
Кое-что хорошее из пыток Нарцкуллы всё же вышло. Однажды я так увлёкся работой над человеческим ядром, что неладное заподозрил, лишь когда услышал доносящиеся издалека приглушенные крики Нейфилы, а пустота окрасилась в багровые оттенки. Я вернулся в реальный мир и обнаружил, что постепенно распадаюсь на мириады истекающих кислотой червей-щупалец, которые набрасывались друг на друга в стремлении выжить.
Я ободряюще махнул рукой бледной как мел Нейфиле, которая склонилась надо мной, призывая её не волноваться, и поспешно нырнул обратно в глубины подсознания.
Память зверей из последнего улова я уже впитал, так что был вынужден вытянуть пару нитей из клубка Каттая, чего прежде избегал. Во-первых, его воспоминания оставляли чересчур глубокий след на моей душе, а во-вторых, огненная сеть порабощающего заклятья была наложена именно на этот шар.
Пламя оставило опалины на нитях, а кое-где прожгло клубок насквозь: его изрядно потрепало. Я опасался, что если буду вытаскивать из него нити, то он разрушится, а заклинание распадётся, о чём тут же узнает Нарцкулла.
Несмотря на мои опасения, было похоже, что огонь не навредил качеству воспоминания. Более того, оно как будто стало менее настойчивым. Я очнулся быстрее обычного и смог довольно уверенно отделить свою жизнь от жизни Каттая.
Точной причины, почему поглощение нитей парня прошло так гладко, я не знал. Самое логичное предположение звучало так: Нарцкулла старалась улучшить качество воспоминаний, но вместо этого ослабила психический удар от впитывания добровольно переданной памяти. Я решил считать так, потому что это придавало хоть какой-то смысл экспериментам ведьмы.
Негативный эффект не пропал целиком. Если бы я впитал несколько десятков нитей, то непременно запутался бы в свежедобытых чувствах. Но я был доволен и тем, что приобрёл.
Развитие в этих направлениях лишь подчёркивало неудачи в химеризации. У меня пока не получалось надёжно скрестить части тел человека и зверей. С безликим было чуть проще, однако и с ним задумки пока в полной мере воплотить не удавалось.
К примеру, я планировал сделать что-то вроде ежиных иголок по всему телу, только вместо игл — щупальца безликого с когтями на конце, которые устремлялись бы вперёд с огромной силой. В теории после такого все враги в радиусе трёх метров должны были погибнуть, пронзённые щупальцами.
На практике же контролировать столь массовое и быстрое преобразование я пока не мог. В лучшем случае
Зато я выяснил, что при поглощении утерянных конечностей возвращаю часть сил, потраченную на их создание.
Не менее амбициозной была идея совместить ядовитые шипы тушканчика с человеческой формой. Мысль, что я смогу лёгким движением руки посылать в направлении врага смертельно опасные иглы, которые за считанные секунды уложат его в могилу, приводила в восторг.
В качестве временного решения я приспособил под шип лучевые кости в руке. Для её выталкивания я смастерил особые мускулы, управляться с которыми так до конца и не научился. При выстреле руку разрывало, а дальше — как повезёт. Иногда кость не выбрасывало из разорванных остатков конечности. Иногда она выпадала. А порой — вонзалась в лохмотья плоти и отравляла меня самого.
Ощущения от яда тушканчика в человеческой форме были на порядок паршивее, чем в теле безликого. К тому же на это накладывалось то, что руки-то я лишался ещё до смены формы или до того, как включалась регенерация. По уровню развития — Набросок, не более.
На фоне того, чему я подвергал себя в этом мире, меркли часы, проведённые у наёмников сестры на Земле. Но эта боль служила вехой роста над собой. Развитие без усилий, без преодоления себя — это сказки для ленивых и трусливых.
А может быть, я всё-таки слегка тронулся.
Нельзя остаться полностью в здравом уме после всего, что со мной случилось.
Ещё одним подводным камнем стало то, что я мог совмещать части тел только тех существ, которыми владел в виде ядра. Когда я как-то убрал из арсенала зерно тушканчика, работа над иглами в руках остановилась. У меня больше не получалось изменять их; я мог оставить то, что уже создал, но не улучшить.
Без референса не складывался узор. Микроскопические изменения были ещё возможны: так я отточил фальшивую печать, изменив пигмент на коже. Однако это требовало огромных сил, а более значимые преображения тотчас безнадёжно разваливались.
В общем, химеризация продвигалась медленно. Это было вдвойне обидно, потому что я возлагал на неё особые надежды. Если получится совладать с совмещением разных обличий, я буду ограничен лишь собственной фантазией.
Также я прилежно посещал библиотеку ведьмы. Перебрал все полки до единой, лишившись не одного десятка пальцев. Некоторые фолианты обладали скверной привычкой отращивать острые зубы, а самые активные нападали сами, не дожидаясь, пока я возьму их в руки.
Не все книги были зашифрованы, однако ничего полезнее сборника рассказов о безликих я так и не нашёл. Нарцкулла собирала тома, которые, как правило, требовали определённых знаний, зачастую глубоких. Учебников по истории для детей она у себя не хранила.
Согласно «Примечательным историям встреч», безликие обитали на третьем слое Бездны и были чрезвычайно хитрыми хищниками. Они доминировали над другими животными, и в этом не было ничего удивительного. Они всегда могли подобрать такую форму, с которой их врагу труднее всего было справиться.