Прколятый род. Часть II. Макаровичи

Рукавишников Иван Сергеевич

– Вы все! Это вы все! Вот Антошик умирает, а я не могу туда. Это вы с Раисой так устроили. Родня тоже! Звери, не люди! Что? Не нужно мне слов ваших. Не нужно!

И к ушам ладони прижав, убегала, казня себя.

– Я-то? Я-то какова? Дура слабая и подлая. Который год на курсы уехать не могу. Да! Сережа болен был, Сережа. Так ведь то для других говорилось, чтоб не так уж стыдно. Поехала бы, коли могла. И Сережа сам просил. Сережа! На Сережу теперь можно. А Антошик? К нему вот не иду. Не смею! Раисы боюсь. Сестры Раисы! Миллионерка! Да. И не смею. Умирать будет, позовет мальчик милый, и не пойду, не посмею.

Подлая я. Подлая... И отсюда вот уйти обещалась, как только Сережа умрет. Ушла? Далеко ушла? Это что мать-то просила? Умоляла? Да. Если бы это только, кто бы куда поехал!.. Мальчик мой милый... Антошик мой. Гадкая я. Гадкая. И подлая.

Заходил Григорий Иваныч, тот товарищ Сережин. На днях еще был. Но больше не идет. Сказал тогда:

– Так, Дорофея Михайловна, жить нельзя. Жизнь нам каверзы разные ежедневно по своему усмотрению устраивает. Это ее дело. А мы должны свое дело делать. А смерть близкого человека, если желаете знать, это наименьшее из зол. С момента рождения двух людей оба должны знать, что один из них умрет немного раньше: Вот и все. А успеть сделать кое-что, хотя бы и до тридцати лет, это в нашей власти. А теперь и горизонты расширяются. Я вот в работу иду. Жив бы был Сергей, оба мы завтра одно бы дело делали. Только он бы для своего фетиша, а я так. А там, в веках, это одно на одно сойдется. Не как поэт об веках говорю. А так надо. А вы, Дорофея Михайловна, или за нас, или против нас. А так зря киснуть нынче нельзя. Об Антоне, об этом тоже слышал. Милый мальчик, милый. Только не нашего поля ягода. А вы, Дорофея Михайловна, подумайте. Вы не ребенок. А надолго ребенком оставаться ой как опасно.

Но бродила теперь по дому. И плакала. И шепталась с Антошиком. И с каждым днем шептание ее более похоже становилось на причитания церковных старух.

Страдала Дорочка. Тягучие дни.

Однажды перед вечером привел Яша Виктора.

Так было: Яша после Антонова выстрела не раз в гостиницу к Виктору заходил. И легко стало: внизу Антон больной лежит, наверху с Ирочкой неизвестно что делается. Не до Яши. В первый раз тогда не допустили Яшу к Виктору. Но Юлия вышла. Говорили. Знакомились. Друг другу не понравились... Но успокоила. Домой пришел - узнал. На другой день в гостиницу опять. Сказали, что в столовой. Пошел в столовую. Увидев брата, Виктор засмеялся. И долго его разглядывал явно. И говорил много, расспрашивал. Узнав про Антона, - а Юлия ему еще не говорила, хотя и знала - Виктор забвенно сказал:

– Антоша? Да. Наверно, милый мальчик. Нехорошо. Это нехорошо.

Робко подступил Яша к цели приезда Викторова. Но как-то так повел тот беседу, что не о том вовсе говорили. И не об Антоне. Уходя Яша думал:

– Голова! Этот устроит. И неспроста все. О, Антошка, как я на тебя зол!

Назавтра опять пришел Яша в гостиницу. И хоть застал брата в номере, повлек его тот в столовую.

– Так вы тут и живете? Ай, ай! Скучно ведь. Вот и Антон со скуки... Ну, как ваш Доримедонт?

Рассказывал Яша обстоятельно. Виктор без слов смеялся часто. А Юлия от смеха того то бледнела, то взор отводила в стены гостиничного зала. Тут же и Степа Герасимов сидел. Молчал.

– Племянникам? Племянникам? Занятно, Степа? Степа, слышишь? А мы затем и приехали.

И смеялся Виктор. И мало грусти было на лице его, когда он говорил:

– Антоша, - это жаль. Не нужно,

не нужно этого; Ну, да поправится. Пусть живет. Пусть живет.

И.сделал Юлии знак. И сказала что-то Яше. И увела.

И опять приходил Яша. И все пытался спросить о главном, и не смел.

– Может быть, тайные планы имеет. Вот здесь он, то полдела уже.

В тот день пришел Яша и сказал:

– У бабушки я был вчера. У верхней. Дорочка стала какая-то странная.

– Дорочка? Дорочка? Это моя тетка, кажется? А что она вообще делает?

– Да вот теперь плачет.

И рассказал Яша, что знал. А Виктор сказал:

– Дорочка. Дорочка... Пойдем к Дорочке.

– Как же ты?.. Ты ведь инкогнито.

– Это интересно. И, быть может, это нужно. А вы здесь. Вы здесь. Мы вдвоем, мы с Яшей.

Ушли. И скоро там.

Яша Виктора ввел. Сказал входя:

– Брат мой - Виктор.

На звонок давно уж вышедшая дивилась старуха:

– Быть не может. Внучонок!

Но увидев взор Яшин, вспомнила что-то свое, хотя и не о том Яша думал.

Где-то там, за деревянными стенами, Дорочка, слыша гостей, мыла лицо спешно.

Виктор был веселый сегодня. И, увидев Дорочку, сказал-крикнул:

– Здравствуйте, здравствуйте! Так это вы, Дорочка?

– Здравствуйте.

– Милая Дорочка, вы плакали. Вы и сейчас плачете. Кто же не плачет? Все плачем. Все плачем. Люди мы. И нужно нам плакать. Оба давайте плакать. Оба. Вы меня не знаете, Дорочка. Это потому, что забыли. Но вы не любите меня только потому, только потому, что я не успел еще вас полюбить. Право так. Ну, поцелуемся. Вот так. Вот так. Я уже полюбил вас, Дорочка.

И целовал ее горюющую. И смотрел на то брат Яша. И еще смотрела и не видела верхняя бабушка.

В гостиной сидели вкруг стола преддиванного.

– Что это я? Зачем «вы» говорим? Помню, на «ты» были. Давно это было. Ах, давно. А что, Дорочка, совсем ты меня забыла? Если б на улице увидала, не узнала бы? Давно. Да, Дорочка. Тетя Дорочка...

Говорил раздумчиво. Последние слова не ей, себе сказал. Глядел на Дорочку, как в окно с цветными стеклами. А за окном тем детство, ныне забвенное. А Дорочка ответила, чуть чего-то застыдившись:

– Нет. Не узнала бы. Но глаза ваши... твои глаза на Антошины похожи. И рот. Ну, голос, конечно. Но волосы... Разве у тебя всегда такие светлые волосы были?

И дрожал голос, и влажными глазами глядела на пушистые, не коротко стриженные волосы Виктора.

– Да! Антоша... Что вы тут с Антоном сделали? Не уберегли мальчика. Нехорошо. Нехорошо. Грех. Те бездельники его там замучили. А тебе бы его пожалеть, приголубить. Так-то. А еще тетя! А очень плох Антон? Я пойду к Антону.

Говорил быстро, нить слов обрывая. Взоры по стенам комнаты бегали. Слезы по щекам Дорочки потекли. Не заметил.

– Ба! Обои те же. Честное слово, вспоминаю эти букеты. Бабушка, какой это стиль? Это empire по-вашему? Ха-ха... А жаль, что у вас Сережа умер. Мне вот Яша рассказывал. Лечить надо было. Лечить. Я Сережу помню. В нем даже душа была, что по здешнему климату большая редкость. Проклятая местность эта ваша Россия. Изводят здесь люди сами себя и друг друга и весь живот свой... или как это по-вашему. Уеду я. Дорочка, поедем со мной. К Антону вот пойти надо. Идея! Я портрет его напишу... Умирающий. И уеду. Как же, Дорочка?