Про меня
Шрифт:
А как она ведет себя с Санечкой?!
Как будто она вообще не понимает, как ей повезло, с кем ее свела судьба! Она говорит: «Я скажу Саше, чтобы он…», «Я возьму Сашу с собой туда-то…» – это о Санечке! Она ведет себя с ним, как знаменитость с поклонником, как будто она ему делает одолжение. СМОТРИТ на Санечку, вся сжимается, визуализирует свои мысли… хочет, чтобы он превратился в кролика!
Но дело совсем не в том, какая Элла! Не в том, что Элла из публики.
Это такой старый-престарый
Элла из публики, Элла другая, Элла лежит в другом ящике буфета, как будто мы вилки, а она нож. Но дело совсем не в том, какая Элла! А в том, что происходит с НАМИ!..
Санечка больше не ходит со мной в оперу, в филармонию тоже не ходит! Он ходит с ней на глупые тусовки, которые презирает! На показ новой коллекции модного модельера. На презентацию книги какого-то рокера в клуб. Он всегда говорил, что на любых презентациях чувствует себя дикарем, которому пытаются всучить блестящий ножичек! А сам ходил с ней на презентацию новой модели «мерседеса»! Почему он больше не играет со мной в нашу любимую игру? Почему он не разыгрывает со мной этюды? Почему не читает стихи? Почему не смеется, не разговаривает со мной ночами?
Это МЫ не разговариваем и не смеемся при ней, это не она хочет все наше разрушить, это МЫ все наше разрушаем! Санечка не понимает, а я понимаю.
Но не кричать же мне во весь голос – я бою-усь! Я боюсь тебя потерять!
Моя главная жизнь
День и ночь никогда не встречаются, а Катька с Эллой сегодня встретились. Это я подстроила их встречу.
Сказала: «Катька, скорей, у меня горло болит. Санечки нет дома и швабры тоже».
Катька примчалась с мешком лекарств. С порога, взглянув на меня, сказала: «А-а, понятно, воспаление хитрости».
У нас была двойная репетиция. Сначала я прошла с ней сцену, где знакомятся Маша и Вершинин, я подавала реплики за Вершинина. Потом наоборот, я за Машу. Репетиция у нас была в костюмах – у нас у Вики есть для Маши новая рваная юбка шаль и пенсне.
– У нас еще кое-что есть, забыла, сейчас принесу, – сказала я и еще раз сбегала к Вике, – вот, пенсне начала века!
– Ты как Монморанси, когда он с гордым видом притаскивает крысу, – сказала Катька. – Зачем Маше пенсне?
– Можно для Вершинина.
Катька ходила по комнате в длинной рваной юбке, кутаясь в шаль, рассматривала меня в лорнет и иногда говорила: «Страшно, мне страшно, мне вообще не нужно было соглашаться». Странная Катька – как будто юбка лорнет и пенсне для Вершинина не помогают ей входить в роль, а наоборот.
После репетиции мы с Катькой по очереди кричали друг другу «гениально!», «неподражаемо!» и раскланивались.
Катька учила меня правильно делать реверанс, потом я заставила ее показать, что она умеет правильно выходить на поклоны – с радостным выражением
Катька горделиво отступала в глубь комнаты и вдруг вскрикнула: «Ой, кажется, Санечка идет», и взлетела, как испуганная птичка. Что у нас вообще происходит?! Катьке нельзя быть у нас?
Элла и Катька столкнулись в прихожей, нос к носу, застенчивый нос Катьки и самоуверенный нос Эллы.
Немая сцена.
В прихожей было много Эллы и очень мало Катьки – от Эллы длинные ноги, длинные руки, как у тараканища, а от Катьки – одна извиняющаяся улыбка. Это ее вечное чуть виноватое выражение лица! Вот в чем она сейчас извиняется перед Эллой?!
Я быстро достала из тумбочки заранее приготовленный сверток. Развернула, протянула Санечке: «Вот, рубашка, Катька купила тебе рубашку».
Катька удивилась, что я вытащила старую рубашку, положила ее в пакет и отдала Санечке как будто новую. Но я ее крепко обняла и прижалась, закрыла собой, чтобы никто не заметил ее удивления.
Санечка взял рубашку, сказал: «Красивая, спасибо».
Элла выпятила грудь, выгнулась колесом. Стрельнула острым взглядом: рубашка-Катька-Санечка.
Покраснела от злости!
Я режиссер жизни или даже почти театральный режиссер! Я придумала эту сцену!
Основа всего происходящего на сцене – действие, а не слово. Действие – это не просто перемещение по сцене, а внутреннее действие. Внутренние действия определяют скрытые желания персонажа, подтекст.
Например, я режиссер и говорю Катьке – в этом месте роли ты стоишь в прихожей. Но она должна не просто стоять. Она должна так стоять, чтобы показать Элле, кто покупает Санечке рубашки, кто здесь свой, а кто чужой!
Катька плохо играла. Вместо того, чтобы что-нибудь показывать Элле, она просто удивилась.
– Покупать рубашки, когда никто не просит, это значит специально подчеркивать близость, которой нет… не должно быть! – зло сказала Элла в сторону Катьки. И в сторону Санечки: – Когда в твоей жизни две женщины, это же просто самовлюбленность, нарсицизм… нарсисизм…
– Цветок называется нарцисс, – заметил Санечка, – а я страдаю нар-цис-сиз-мом. Элла, пожалуйста, не нужно выяснять отношения.
Элла показала на меня пальцем, как на предмет, и железным голосом сказала:
– Почему она здесь?! Эта ваша странная манера все при ней! Ты еще ее в постель с нами положи!
Катька торопливо поцеловала меня, улыбнулась Санечке своей извиняющейся улыбкой и выскользнула за дверь.
– Что вы делали, репетировали?.. Но ты же еще учишься в школе. Кстати, где ты учишься? – рассеянно сказала Элла.
Она уже раз десять меня спрашивала: «Кстати, где ты учишься?» Высадилась в нашу жизнь, как полярник на льдину к пингвинам, и даже не знает, где я учусь, в обычной школе или в лицее!