Про моркоff/on
Шрифт:
А у Оли снова случилось прозрение. Она вдруг увидела свою будущую семейную жизнь. Вот она стоит, трет морковку, ранит пальчик, вот к ней подходит муж, нежно целует в пострадавшее место. Вот отбирает терку и делает все сам. Оля отчетливо видела сильные мужские руки, которые буквально в три движения расправляются с бедным корнеплодом, а вот лица разглядеть не могла.
Кто же это? Макс? Лешка?
Между тем неделя неумолимо истекала, как раненный гладиатор кровью. Квашин и Ширяевский поочередно попадались ей на пути и делали выразительные
Все это очень щекотало нервы, но удовольствие приносило небольшое. В среду вечером Оленька осознала, что час пробил. Завтра ей придется сказать одному «да», а второму «нет». В какой-то миг в ней проснулась Настоящая Женщина, которая завопила: «Да пусть они сами разберутся! Принимать решения – мужская работа!» – но Оля подавила малодушный порыв. Она не собиралась пускать судьбу в свободное плавание, тем более доверять ее каким-то мальчишкам.
Оля взяла в руки пятнадцатикопеечную монетку и рядом на бумажке написала, что «орел» – это Макс, а «решка» – Алеша. Чтобы потом, когда монетка будет брошена, с перепугу не перепутать.
Минут десять Оля гипнотизировала денежку взглядом, убеждая ее принять единственно правильное решение, а потом быстро зажмурилась, потрясла сложенными ладошками – и хлоп на стол! Медленно убрала руку… На столе во всей красе гордо возлежал герб Советского Союза.
– Орел, значит, – прошептала Оля.
На всякий случай сверилась с бумажкой.
– Значит, Максим…
И тут у Оли перед глазами возник Алеша. Милый, чудесный Алеша, такой надежный, такой умный, такой талантливый.
Она представила себе, какими глазами он будет смотреть на нее, когда она скажет «нет», представила, как он, такой несчастный и обиженный, уезжает в Москву. И он сутулится под тяжестью чемодана, и идет дождь…
Откуда взялся дождь, было не очень понятно, но, мысленно увидев эту печальную картину, Оля расплакалась и ринулась к телефону.
– Алеша, да это я… Алеша, я согласна. Я подумала, я буду твоей женой.
Говоря все это, Оля ревела, вытирая слезы рукавом. Алеша что-то говорил, даже кричал в трубку, а Оля была просто счастлива, что ей не придется ему отказывать, что Алеша не поедет ни в какую Москву.
И только через пару минут, уже после того, как повесила трубку, Оля заметила монетку, лежащую «орлом» вверх, и вспомнила о Максе. Первой реакцией была паника, но Оля постаралась быстренько взять себя в руки.
– Все, дело сделано, нельзя такие важные вещи решать с твоей помощью, – заявила она монетке.
Хотела красивым жестом выбросить ее в окно, но пожалела, сунула в карман. Вместо этого небрежно порвала листик, на котором было записано, кто «орел», а кто нет.
Решение было принято, и на душе у Оли было спокойно. Она улыбнулась, с чувством зевнула и завалилась спать.
Часть 2
Решка
Тридцать
Июнь 2012 г.
– Квашин! Какого черта ты там копаешься? Опоздаем ведь!
Ольга рявкнула больше для острастки. До выхода из дома оставалось еще верных полчаса. Но Квашин – он такой. Квашня квашней. Если не прикрикнешь вовремя, не пошевелится, будет сопли жевать.
Ольга повернулась к зеркалу левым профилем, потом правым. Кажется, ничего. Хорошо, что смолоду кожу берегла, денег на кремы не жалела. Шейка – как у двадцатилетней! Бывшие однокурсницы, небось, гораздо хуже выглядят!
А вот вокруг глаз придется поработать. Сорок семь – ягодка не совсем. Ольга почти добилась идеала (не видно ни морщин, ни косметики), когда обнаружила за своей спиной мужа. Она привычно нахмурилась и спросила:
– Готов?
– Да.
– Иди грей машину.
Алексей исчез из отражения так же неслышно, как и объявился. «Ничего сам сделать не может,– раздраженно подумала Ольга. – Все командовать нужно».
Уже в машине она еще раз проверила макияж и одежду. Не найдя изъянов, переключилась на супруга. Тот выглядел… как обычно. Удовлетворительно. Узел на галстуке она завязывала сама, пиджак три раза заставляла чистить. Закончив досмотр, Ольга сообщила:
– Я звонила Наташе и Пете.
– Угу.
– Квашин! Тебя что, совсем не интересует судьба собственных детей?
– Интересует, – ответил муж, но от дороги не отвлекся.
– С Наташей я не поговорила, она кормила Машку. Трубку поднял этот…
Алексей мягко повернул руль и иронически поднял брови. «Этот» был наказанием семьи – Ольгиным зятем. То есть и Алексеевым тоже, но с тестем он почти не общался, зато с тещей сразу переходил на повышенные тона и заканчивал разговор всегда одинаково: «У нас своя жизнь, Ольга Петровна, мы как-нибудь разберемся».
– Потом позвонила в Москву Пете.
Лицо Алексея непроизвольно разгладилось. Петя унаследовал ум отца и энергичность матери. Три года назад он осуществил отцовскую мечту – поступил в Физтех.
– Не вижу поводов для улыбки! Там звучала музыка!
Возмущенная реплика предполагала обязательную реакцию, и Алексей сказал:
– Ну и что? Просто мальчик любит музыку.
– Это была не музыка! Это был их… как его… технорэп! Петя на ночь глядя поперся на дискотеку!
– Ему двадцать лет. Вспомни себя…
Это была неправильная фраза. Ольга всем корпусом повернулась к супругу.
– Я в двадцать лет ребенка грудью кормила, а не по кабакам шлялась! А еще тебя за уши из твоего института проблем вытаскивала.
– Ядерных проблем, – буркнул Алексей.
– Нет! Моих проблем! Если бы не я, ты бы там до сих пор интегралы считал. Причем даже не на компьютере, а на бумажке.
– Я теоретик, мне не нужен компьютер.
– Бывший, слава богу, теоретик! Вернее, слава мне! Кто добился твоего перевода на завод? Хоть бы спасибо сказал!