Про муху и африканских слонов
Шрифт:
— Ишь, какая черная, — проговорил шофер. — Как уголек.
— Славный песик, — согласилась мама. — Вова, тебя дожидаемся.
— Мам…
— Знаю. И не проси даже.
Вовка опустился на корточки возле щенка.
— Кутя, — гладил он собаку. — На тот год мы приедем. Обязательно приедем. Понимаешь?
Кутька вилял хвостом.
— А теперь прощай. Ну, давай лапу. — Голос у Вовки дрогнул. Кутька опрокинулся на спину, стал блаженно щуриться.
— Вова, садись, хватит.
— Домой, —
— Садись же. Сколько можно ждать.
…Вовка сел, хлопнул дверцей. Машина тронулась.
«Домой… — думал Вовка. — У него даже конуры нет. А осенью грязь, дожди…»
— Мам… Она его бьет и не кормит.
— Собака хозяйская. Что поделаешь.
— А говорила, славный песик.
— Славный, ну и что? Ведь не наш.
Проехали улицу.
— Постойте, — сказал Вовка шоферу.
— Забыл что? — шофер остановил машину.
— Забыл. — И Вовка помчался назад.
Запыхавшись, он влетел в дом. Хозяйка разжигала печь.
— Марфа Петровна… Отдайте мне Кутьку.
— Пустобреха? — Она прикрыла дверцу.
— Ну, Кутьку… Нашего Кутьку.
— Да берите. Добро какое.
— Марфа Пет… — захлебнулся он от радости.
К машине прибежал со щенком.
— Вот, — выдохнул он. — Нам его подарили. Он теперь наш… Наш!
— Не говори глупостей. Ну куда он нам в городе.
— Я не могу без него.
— Вова, посуди сам, — мама решила поговорить с ним, как со взрослым, — что мы будем делать с собакой в городских условиях?
— Подарим… кому-нибудь. Ее нужно увезти отсюда.
А сам подумал, что скоро у него день рождения, в начале сентября. Неужели забыла?
— Да кто ее возьмет, дворняжку?
— Я возьму, — проговорил он все так же тихо.
— Ну, поедем, что ли? — повернулся шофер.
— Поедем, — вздохнула мама. — Залезайте.
«Вспомнила. Значит, вспомнила!»
Щенок устроился у Вовки в ногах. Зарычал мотор, машина покатилась.
— Кутя, — поглаживал Вовка щенка. — Не бойся, Кутя.
Кутька попробовал перевернуться на спину. Но в машине было тесно. Он положил голову на Вовкины ноги.
— Знаешь, куда мы едем? Домой! У тебя, Кутя, будет дом, понимаешь?
Кутька щурился и тихонько бил хвостом. Он знал, с этим маленьким человеком ему будет хорошо.
«Вызываю вас на дуэль…»
— Давай меняться? — сказал мне Женька Проегоркин.
Он сунул руку в карман и выжидающе смотрел на меня.
— Давай, — ответил я и тоже сунул руку в карман.
— У тебя что? — спросил он, насторожившись.
— А у тебя?..
— Вот, — сказал он и повертел перед моим носом большой старинный пятак. — Екатерининский!.. Видал?
— Видал. —
— Работает? — спросил Проегоркин.
— Вчера работала, — соврал я: красный стержень почему-то не выдвигался из носика авторучки.
— Понятно, — махнул рукой Женька Проегоркин и хотел уже было уйти.
— Можно починить, — сказал я. — Пара пустяков починить.
Проегоркин переминался с ноги на ногу. А я все смотрел на старинный пятак. Наконец я решился:
— В придачу дам… это… ну-у…
— Что? — не выдержал Проегоркин.
— Мотоциклетную лампочку!
— На что она мне?!
Я подумал.
— Пригодится. Мотоцикл, может, когда купишь.
Мы сменялись.
Весь урок я рассматривал пятак, а Проегоркин чинил авторучку.
На перемене я подозвал Проегоркина и повел его в самый дальний угол коридора.
— Смотри, — сказал я. — Музейная редкость. — И вынул из кармана лорнет.
Одно стекло в нем было разбито, но на ручке кое-где еще блестела позолота.
Я приставил лорнет к глазам, словно какой-нибудь там граф или барон, и гордо посмотрел на Проегоркина.
— Ух ты! — произнес Проегоркин.
Он взял в руки лорнет, повертел его со всех сторон, сказал:
— Хочешь за это губную гармошку?.. Отличный музыкальный инструмент.
Гармошка тоже была не новая. Я дунул несколько раз. Она издала жалобные звуки.
— А еще даю в придачу… вот… — Женька вынул из кармана коробочку, на которой было написано: «Минтон. Витамины — свежесть и сила».
— Знаешь, — сказал я, — да эти витамины можно съесть за пару минут. Вот и нет свежести и силы: пустая коробка.
— Эх ты! — вздохнул Женька. — Он взял коробку двумя руками. — Смотри. Только открываем чуть-чуть, а то выскочит.
— Кто там? — Я сгорал от любопытства.
— Белая мышь. Держи.
Я приоткрыл крышечку, и в щель выглянула забавная мордочка — усатенькая и с крошечными глазками.
— Между прочим, поддается дрессировке, — заметил Женька. — Станешь знаменитым дрессировщиком.
В общем за лорнет я получил губную гармошку и белую мышь.
На гармошке можно было играть только «Чижика-пыжика», и то если дуть со страшной силой. Но зато мышью я пугал девчонок, и это было весело.
А Женька Проегоркин приставлял к глазам лорнет, зло кривил рот и каждому говорил: «Я вызываю вас на дуэль, сударь!..»
Все смеялись.
На следующей перемене у меня от гармошки заболели щеки. «Что от нее толку? — подумал я. — «Чижик-пыжик» и все… А авторучка?.. Ее можно починить. Еще как можно!» Я подозвал Проегоркина.