Шрифт:
Предисловие
Света уже подходила с ведром к мусорным контейнерам, когда услышала тихое мяуканье. Тут же представила несчастного пушистого котенка, застрявшего в помойке. Тут же захотелось спасти его. Света была уверена, что мама поймет. Подошла ближе, заглянула внутрь. Мусорный контейнер заполнен почти до краев. В коробке из-под торта кто-то шевелился. Но не котенок. А кто-то, похожий на безволосую обезьянку…
Среди гнилых фруктов, овощей и плесневелых объедков, протухших тряпок и грязных пакетов, в картонной коробке, по бокам измазанной розовым кондитерским кремом, лежал настоящий ребенок. Мальчик. Его голое тельце синюшного цвета было покрыто пупырышками, словно кожа
Часть 1
Из дневника Светы Отроховой
Военный городок N., недалеко от Потсдама, Германия
<23 января 1991 г.>
У меня еще нет груди! У Лариски уже большая, она ее даже стесняется и ходит сгорбившись. Глупая! Если бы у меня была такая, ходила бы, гордо ее выпятив и расправив плечи. А у меня ничего нет. Еще мама масла в огонь подливает, говорит, что не ем ничего, поэтому сиськи не растут. Худая слишком. У мамы грудь в 11 лет расти начала. Сейчас, хоть и небольшая, но красивая. А мне через полгода 14, и даже намека нет.
<24 января 1991 г.>
В школе мальчишки из параллельного класса сказали: «Доска!», – и громко засмеялись. Сделала вид, что ничего не расслышала. Дураки! Когда пришли автобусы, которые обычно возят из школы в наш городок, я специально пропустила этих мальчишек вперед и села в другой автобус. Пусть они уже не обращали на меня внимания, но на всякий случай.
<25 января 1991 г.>
Вчера приходила в гости Лариса, уговаривала пойти погулять. На улице сыро, слякоть, и мокрый снег падает, куда идти? Долго упрашивала. Говорила, что просто прогуляемся. А что я не видела? Шесть лет уже здесь живем. Обходила все вдоль и поперек.
Железная дорога разделяет наш городок пополам. Основная военная часть и жилые дома находятся на одной стороне, а на другой – авторота, несколько домов, где живут немцы, и магазин, тоже немецкий. В тот магазин не люблю ходить, так как языка не знаю (в школе у нас английский), а объясняться знаками и жестами как-то стыдно. Да и вообще, там особо не разрешается бывать. Мальчишки, конечно, бегают, когда в казаки-разбойники играют.
В общем, не удалось Ларисе уговорить меня выйти на улицу. Она сразу загрустила и очень быстро ушла к себе домой. И что ей в такую пакостную погоду в тепле не сидится?
<29 января 1991 г.>
Это все из-за плавания. Груди нет, а плечи широченные. Мужская какая-то фигура, даже смотреть в зеркало противно. А мама опять: «Если к 14 не начала, то и не вырастет совсем или крохотная будет. Как детей будешь выкармливать?» Мне плакать хочется, а она… Понимаю, не со зла, переживает просто. Но от этого еще тяжелее.
<2 февраля 1991 г.>
Через две недели соревнования. Не хочу идти! Классная придумала забаву – привести туда весь класс, чтобы поддержать меня. Ужас просто!
Как я в купальнике перед всеми выйду? Только опозорюсь. Папа сказал, когда я пожаловалась: «Наличие или отсутствие груди не может опозорить человека. Позорят его только собственные поступки. Ты – дочь советского офицера и должна стойко переносить неприятности и невзгоды».
<5 февраля 1991 г.>
Как же он не понимает? Все будут смеяться надо мной! На это у папы свой ответ: «Не страшно, когда над тобой смеются. Страшно – когда из-за тебя плачут». Ответила, что тут совсем другое, что это унизительно для меня. Папа тут же кивнул: «Да, это испытание. С общечеловеческой точки зрения оно смехотворно и ничтожно, но для тебя, судя по всему, оно очень серьезное. Именно поэтому ты должна его пройти. И пройдешь его, ведь ты – дочь советского офицера». Вот такой диалог у нас получился…
<10 февраля 1991 г.>
Сижу вчера в комнате, делаю уроки. Вдруг слышу странный стук в стену, а потом громкий вой нечеловеческий. Очень испугалась. Сначала мне даже показалось, что это воет собака. Уроки делать не могу, сижу и трясусь от страха. Родители пришли с работы, тоже сразу услышали. Папа пошел разбираться. Его больше часа не было. Мама хотела следом идти, но звуки прекратились, поэтому мы решили папу дождаться.
Когда он вернулся, то выглядел очень усталым. Оказалось, это в квартире майора Остапенко. У них в Союзе единственный сын, которому 21 год, разбился насмерть на машине. А они даже на похороны не могут к нему поехать. Выла, вернее, плакала жена Остапенко. Сам майор молча головой об стену бился – от горя и безысходности. Папа сказал, все лицо в крови. Он их, как мог, успокоил, обработал рану. Плач больше не было слышно. Но стук через некоторое время возобновился. Всю ночь его слушала. Только под утро смогла уснуть под этот жуткий, мерный стук.
<12 февраля 1991 г.>
Поняла, что взрослым служить за границей не так и здорово. Приходится часто жертвовать личным ради службы и долга. У людей горе такое, а я за свою грудь переживаю. Прямо так стыдно стало!
<16 февраля 1991 г.>
Вчера выступала на соревнованиях. Весь класс пришел. Они сидели на трибунах почти у самых бортиков. Пробовала сначала вату подсунуть в купальник, но потом решила, что в воде вата разбухнет и вывалится. Вообще стыдуха будет. Пошла как есть. Папа подбадривал меня издалека и улыбался.
Получила первый юношеский, но в школу теперь идти стыдно. Хорошо, хоть сегодня не пошла, потому что вчера вечером пришли «дела» и дикая боль тоже. Валяюсь дома в обнимку с грелкой.
<17 февраля 1991 г.>
Только что дописала сочинение по творчеству Есенина. Надо же, кажется, я в него влюбилась! Сейчас начала читать его письма. Когда читала стихи, плакала, да и от фотографий разволновалась. Чувствую, он мне очень близок по духу. И как я раньше этого не замечала! Он такой симпатичный, такой молодой, а в душе уже накопилось столько переживаний и тревог. Раньше он меня ничуть не интересовал. Подумаешь, стихи про природу. А, оказывается, он так рассуждает о жизни…
<19 февраля 1991 г.>
Когда пришла в класс, все меня поздравляли с победой на соревнованиях. Наверное, на грудь не обратили внимания. Интересно, а если бы я проиграла, они бы заметили?
На физкультуре сдавали зачет по подачам, а перед этим, разбившись по двое, тренировались. Лариса приболела и не пришла в школу, так что я осталась без пары. Искала, искала, но всех разобрали. Тогда я подошла к О. и К. и сказала: «Можно я к вам – третьей лишней?» Когда сказала, чуть не расплакалась, так неловко просить было. К. ответила: «Ну что ж, если так, то можно».