Про Петровича
Шрифт:
— Отмена крепостного права? Хотя, тут все от помещиков и буржуазии шло. Чтобы землю можно было закладывать, а с крестьян — деньги брать. Революция? Но если она для народа — немцы не при чем выходит…, - забормотал себе под нос учитель. — Ага, ага… Значит, если так, то… Выгода? А вот…
— Наливай, наливай — потом обдумаешь.
— Война идет — народу невыгодно. Война закончена — народу выгодно, — шептал учитель все быстрее и быстрее. — Это выходит, учебник истории старый — тоже по выгоде. А новый — выгоден другим… Что же делать-то… Съедят ведь!
— Не бойсь, не съедят.
— Пятерка — им выгодно. Двойка — не выгодно. Да-да, понимаю… Петрович, вам надо в методкабинете работать!
— Вот еще! Мне и своего станка — во как хватает, — резанул Петрович ребром ладони по шее. — Я уж тут лучше. На природе. А ты заходи иногда, заходи. Ты правильный учитель, смотрю.
Учитель торжественно доставал из сумки вторую бутылку.
14 февраля
— Петрович, а ты своей-то валентинку подарил? — хитро прищурился над краем кружки Василий.
— А тебе что за интерес? — Петрович даже свою кружку отставил в сторону.
По случаю зимы пиво пили мужики не на улице в парке на скамейках, как обычно, а в недавно открытом пивном баре, что чуть наискосок. Ну, то есть очень удобный бар — как раз по дороге с работы домой.
— Да я что… Я просто поинтересовался, — Василий, которого по зимнему времени и редкости встреч как-то постепенно перестали Косым называть, смущенно наклонился над шапкой пены, вдыхая свежий хмельной аромат. — Просто говорят тут разное…
— Ну, подарил, — вдруг признался Петрович. — Да. И что? Что говорят-то такого?
— Так, праздник, говорят, не наш…
— Не понял… Это как: праздник — и не наш?
Петрович покрутил головой, нашел у прилавка Лёху Кента и помахал тому рукой — мол, поскорее там. Лёха через минуту подскочил, неся в каждой руке по три кружки. Бар был «под старину». То есть, не совсем под старину, когда дворяне там или рыцари какие в бары ходили, а вокруг них все бабенки в фартучках и коротких юбках, а как в ту старину, когда надо было отстоять самому очередь к кранам, которыми заведовал могучий черный Магомед. Отстоять, значит, сказать, сколько тебе — хоть десять кружек, лишь бы сил хватило донести. А потом, когда Магомед нальет, тащить их к столикам, где стояли друзья. Вот, шесть кружек — в самый раз. После первых трех если считать.
— Лёха, скажи ты мне и еще вот Василию тоже — что значит такое: не наш праздник? Ты знаешь какой-нибудь не наш праздник?
Лёха выдержал паузу, отпил полкружки, вытер ладонью пивные усы под носом, откашлялся и строго сказал:
— Петрович! Я так считаю, Петрович, что это какой-то провокационный вопрос. Это вопрос про политику — так я считаю.
— Нет, ты погоди, — вмешался Василий, нагибаясь вперед и прижимаясь выпуклым даже под дубленкой животом к столу. — Я сейчас не про политику. Но говорили по телевизору даже, что праздник этот, когда разные сердечки и прочие валентинки — он не наш. А сегодня рассказывали еще, что он в честь мужика, который, это, как его… Нетрадиционный, в общем…
— Да-а…, - проскрипел недовольно
Он тоже отпил пива — совсем немного, только чтобы глотку промочить, а потом повернулся всем телом к Василию:
— Василий, а вот скажи теперь ты мне такую вещь. Когда все праздновали седьмое ноября и был выходной — ты тоже отмечал?
— А как же! Красный день календаря и вообще…
— Ага. Теперь тот праздник отменили и на октябрь перекинули. Ты его тоже празднуешь?
— Не пойму я твои вопросы, Петрович. А как не праздновать, если государство дает?
— Погоди мне с государством! А новогодние каникулы и Рождество — тоже?
— Ну, так я крещеный, мне, типа, положено…
— Тебе, если крещеный, положено на новый год поститься — я, между прочим, тоже телевизор смотрю…, - вмешался Лёха Кент и разулыбался сразу на одобрительный кивок Петровича.
— Вот, видишь, Василий? Если ты, типа, крещеный, то для тебя свой праздник — седьмое января. А первое — никакой и не праздник вовсе.
— Ну, нет… Как же… Раз дали праздник, надо праздновать!
— А еще вот, знаешь, скоро у Магомеда будет курбан-байрам такой, так он обещал всех поить и весело праздновать… Ты придешь?
— Я, что ли, крайний какой? Чего это вопросы такие странные? Конечно, приду!
— А ведь это не твой опять праздник, Василий…
— Ну-у…, - толстый Василий задумался, подтянул штаны, отпустив сначала на одну дырку ремень, почесал зачем-то в затылке. — Ты скажешь тоже, Петрович… Сравнишь… То — с народом, типа…
— А это — не с народом? Я тебе так скажу: праздник — он праздник и есть. Особенно если все его празднуют. Вот отнес я своей цветок… Да, блин, цветок! И ничего смешного! Сам отнес. И теперь пью с вами пиво на полном законном основании, потому что меня любят и любя — отпускают. Без скандалов. Вот ты, Лёха…
— Я валентинку подарил! Купил открытку, как с работы шел, и вручил. И поцеловал.
— И что? Плохо тебе было? Ломало с этого?
— Ты что, Петрович! Жена расчувствовалась, аж слезу пустила. Иди уж, сказала, выпей вон с Петровичем. Я и пошел.
— Вот! Ты слышишь, Василий? Лёха — он же у нас как народ, понимаешь? А ты подарил что своей?
— Дак ведь, это… Вроде как не наш… И вообще…
— И вообще… Вот мы придем с Лёхой домой. И дома нас будет ждать праздник. Так, Лёха? Во! А ты придешь — и у тебя дома будет скандал. Даже и спорить не надо. И кому хуже? А? Тому, кто с народом празднует и пьет на законном основании, потому что праздник, или тому, кто пьет просто так, а праздник ругает?
— Петрович, но ведь нетрадиционный он был…
— И что? И потому тебе лень сердечко красное жене дать? Или денег нет? Может, тебе рублей двадцать дать — на открытку?
— Да есть у меня…, - даже засмущался Василий, который считал себя вполне успешным предпринимателем.
— А раз есть, то чего ты тут стоишь? Беги, мужик, пока магазин не закрылся…
— Да у меня в машине, там… Я заранее купил.
— А-а-а… Вон оно как. То есть, ты не против праздника, выходит?
— Ну, выходит, вроде так.