Про психов. Терапевтический роман
Шрифт:
Как пережить психоз теперь, вернуть веру в себя, в то, что все случившееся в последние «подарочные» четыре года ремиссии были не просто так, не обман, а жизнь. Веру в то, что потом жизнь опять наладится. Жизнь-то долгая. Такой психоз после длительной ремиссии – большое испытание. Человек поверил было, что здоров, что жизнь его похожа на жизнь нормального человека, что есть надежда вырваться из кругов безумия и госпитализаций. И тут со всего разгона лицом в стекло, которого не видно было. Хотя оно тут всегда стояло.
А ведь потом будет еще депрессия – постпсихотическая. Когда сил нет, потому что в психозе все потратились
Работать с пациентами в таком состоянии сложнее всего. Но выбора нет, в этот момент психологи больше всего и нужны, потому что – край.
Но все это еще впереди: постепенное, долгое, с откатами назад, выкарабкивание из глубокой темной пропасти. Когда каждый день тяжелый, как могильные плиты, и нет надежды у пациента, только у тебя, да и то – крохи.
Но ты знаешь, что рано или поздно станет лучше, надо потерпеть, дожить до этого «лучше», не уничтожив себя от стыда и бессилия.
Но это потом, потом! А сейчас Катя жгла: психоз на время отменяет все социальное. Можно говорить что думаешь, не стесняясь, и делать что хочется, не заботясь о последствиях. Редкая привилегия. В наши дни доступная только сумасшедшим.
– Зачем вы вообще все нужны?! Как же вы мне надоели! И все обманом, обманом! Представляете, я им говорю: везите меня к моему психологу! Они спокойно так: да-да, конечно, отвезем. И я зде-е-е-сь!!!!! У-у-у!
На Катины вопли собирались пациентки, кто головой качал, кто поддакивал. Нет ни одного, кого бы опыт общения с психиатрической перевозкой оставил равнодушным.
– Грамотные санитары попались. Не обижали тебя, руки не выкручивали. Повезло. – Косулин в любом событии умел находить хорошее.
– Они меня обманули! И все меня обманули! И ты меня сейчас обманываешь? Да, обманываешь, Александр Львович?
– Да вроде не обманываю.
– Тогда скажи: за что меня в больницу увезли? Я отлично себя чувствую. Муж только – гад страшный, бил меня, представляешь?
Надо делать грязную работу – втолковывать Кате, что она сошла с ума. И в чем именно. Понимания эти доводы, естественно, не находили.
– Но как можно так, обманом?! – продолжала очень громко вопрошать Катя. – Я домой прихожу, они уже там сидят, меня поджидают. Я ведь понимаю, куда они меня сейчас повезут. А сделать ничего не могу! Я их боюсь! Так не честно! Я же человек! Нормальный человек! Это ведь так страшно, так жестоко! Зачем так? Медицина ведь для меня, а-а? А? Львович? Или я для нее?
Вопрошала Катя со всей строгостью Божьего суда. Надо отвечать, а что? Головная боль все не отпускала. Наверное, и на Страшном суде так, увела Косулина мысль. Нечего ответить, по большому счету.
– Ну а что делать-то прикажешь с тобой, Катя? Если тебе по почте письмо заказное придет, что ты с ума сошла, ты сразу в больницу побежишь сдаваться, так?
– Не знаю! Может, и побегу?! – И уже совсем без запала: – Да вряд ли. Не побегу. – Неприятное осознание охладило Катин пыл.
Момент, когда ты осознаешь, что реально сошел с ума, сложно сравнить с каким-нибудь другим важным моментом в жизни. Он абсолютно не похож на остальные. Мир навсегда утрачивает предсказуемость и однозначность. То, что казалось – было, на самом деле никогда не было. Все чувства утрачивают определенность. Становится непонятно, как
И, главное, если долго работать в такой обстановке, реальность становится настолько множественной, что однозначное утверждение единственного и истинного ее варианта теряет смысл. Наверное, именно поэтому психологи не совсем норма, они похожи на посредников между тем миром и этим. В одном мире ты можешь за что-то поручиться, в другом твои представления ничего не стоят, потому что ты – псих.
Впрочем, каждый сходит с ума по-своему. Думать, что в пути от рядового менеджера до руководителя отдела или, к примеру, от умника в престижной школе до академика жизнь наконец-то обретет смысл, – так же нелепо, как и привилегия говорить что думаешь и никогда не обманывать, как многие пациенты.
Похожие мысли крутились в голове Косулина наравне с фантазиями о женином минете. Обход закончился, пора писать заключения.
Косулин вернулся в свою каморку. Никого не было, врачи ушли к Кукле пить чай. Неожиданно болезненное чувство горечи и бессилия опять закололо в сердце, он вспомнил встречу с Новиковым. Косулин спросил себя, почему именно Новиков так его растормошил. Семейная жизнь лежит в руинах, шестьдесят пациенток, в разной степени несчастных, ждут его прямо сейчас за стеной. В голову просилась глупая мысль, что женщины легче переносят безумие, что они к нему более приспособлены, как более животные и адаптивные существа. Возмутившись своим сексизмом, Косулин стал думать о Новикове, перебирая протоколы психологического исследования.
В истории учителя действительно не было ничего необычного, кроме обвинения в педофилии. Еще один спятивший молодой мужчина. Не готовый к встрече с машиной правосудия и машиной медицины. Еще один человек из другого времени… Античные сюжеты для школьных спектаклей… Старомодно дать по морде начальнику в ответ на оскорбления. Честь, достоинство, справедливость, почти девичья чувствительность. Косулин осознавал, что учитель так молод по сравнению с ним, «не обстрелян», так глупо и трогательно верит в наличие справедливости и правды в окружающей его действительности. Лет двести назад он, пожалуй, вызвал бы директора на дуэль. Или застрелился бы от позора. Да, надо отметить в протоколе суицидальные риски, подумал Косулин и приступил к написанию заключения.
Костя знакомится с Лорой
До Нового года остается несколько дней, и в отделениях, безмерно увешанных мишурой, шариками и стенгазетами, наконец-то кипит жизнь. Пациентки Косулина собираются принимать гостей. Предстоит новогодняя вечеринка в том отделении, где лечится Лора. Женщины ярко накрасились, подальше засунули больничные халаты, приоделись в свое, многих теперь сложно узнать. Социальный работник согласовывает списки с заведующей, последние надежды попасть в этот список рушатся или, наоборот, сбываются.